Лили и море - Катрин Пулэн

— Возвращайтесь на свой корабль, — говорит нам шкипер. — Завтра мы вернемся и привезем вам запчасти на помпу.

Он готовит кофе, достает бисквиты, заставляет нас поесть.

Джейсон, воспрянувший духом, спрашивает:

— Могу я воспользоваться бортовой рацией, чтобы заказать деталь?

— Конечно же.

— Спасибо. Выпей рюмочку за нас в Кадьяке, — говорит Джейсон прежде чем подняться в рулевую рубку.

— У меня своя норма при посещении баров, — говорит он мне, наливая кофе.

— Вы не пьете сверх нормы?

— Я умру, если позволю себе больше. Я довольно долго ползал по улицам в собственной моче и блевотине, как несчастное пресмыкающееся. С этим покончено.

Горящий взгляд мужчины останавливается на мне. Он улыбается:

— Бери еще бисквит.

Он поговорил с нами о Боге. Когда мы собрались покинуть корабль, было очень поздно. Шкипер провожал нас на палубе. Полнолуние. И в заливе Ужаса мне показалось, что я это ощущаю, его Бога. К «Полуночному солнцу» медленно приближается какой-то сейнер, выкрашенная красным часть корпуса ниже ватерлинии глубоко погружена в воду, говоря о том, что «Казукуакская девушка» чертовски полна в этот вечер.

— Последний раз иду на разгрузку, — говорит он. — Потом нужно отвезти туда детей… Поймать приливную волну, чтобы без проблем пересечь место прохода китов. Поддадите меня до завтра — я достану деталь.

Он откидывает крышку трюма, хватает лосося, который всплывает в мутной воде и растаявшем льде, и протягивает мне.

Нахмурив брови под изношенной банданой, с напряженным подбородком, Джейсон жмет до упора на газ. Мы устремляемся в ночь. Каноэ скользит в ледяном воздухе по черной воде, переливающейся в свете луны. Прибыв на корабль, Джейсон молча пошел спать. Стоя на коленях на палубе как счастливое животное, я жадно ем сырое красное мясо лосося. Пленка с икрой лопается у меня во рту, я перемалываю языком маслянистые плоды моря, которые оседают и плавятся у меня в горле. Луна освещает палубу. «Казукуакская девушка» бросила якорь недалеко от нас. На навигационном мостике дрожит красная точка горящей сигареты.

Солнце уже высоко. Мы молча позавтракали. Джейсон больше не разговаривает, с того момента, как я вырвалась из объятий его худых рук, когда однажды вечером он попытался затащить меня к себе в постель.

— Мне хотелось бы пойти на пляж, Джейсон, возможно, там будут японские сплавщики.

— На берегу водятся гризли.

— Я буду внимательна.

Тогда Джейсон отвозит меня на побережье. Он дает мне рог:

— Подуешь в него, когда захочешь вернуться или если возникнут проблемы. Как только я услышу сигнал, я приеду.

Каноэ поехало обратно. Я иду вдоль берега. Пляж устлан сплавным лесом. Бревна гладкие и красивые, побелевшие под воздействием моря и времени, но нет шариков из голубого стекла тех, которые годами перемещаются по воде. Тогда я отправляюсь искать медведей. Я почуяла запах позади кустов ежевики и полярной малины. Орел с разбитой головой лежит на песке, раскинув крылья, облепленные высохшей грязью. Внезапно — как удар ножом в живот, как раскаленное лезвие, возможно, от этого я теряю равновесие. Я падаю на колени на пляже рядом с разложившимся орлом, с глазами, ослепленными слезами. Едва ли я могу подуть в рог, чтобы позвать Джейсона.

Корабль «Полуночное солнце» вернулся с новой водяной помпой. Но ни таблетки приветливого шкипера, ни слова участия, ни даже травяной чай Джейсона не облегчают моих страданий. Я корчусь от боли на своей кровати. На следующий день меня эвакуируют. Маленький гидросамолет, который Д жейсон называет «VHF», садится в заливе. Судорожно сжав руки на животе, я скрючилась на сиденье рядом с пилотом, лицом к приборам и небу. Я думаю о рыбах, которых я резала, обо всех тех, кто послужил приманкой. Я рассекла столько белых животов, когда они еще трепетали, я столько убила, — нужно платить. Перед моими глазами небо низвергалось в пропасть. Где мы? Нас кто-то поглотил?

Меня не оставили в госпитале на лечение. Это отравление, сказали мне. Пройдет… Я вернулась на «Веселую Джун» более печальной и несчастной. «Мятежный» стоит у причала. Горди преграждает мне проход. Аврал. Я снова отправляюсь с ними. У меня было время сходить в город: на почте меня ждало письмо от великого моряка. Он на Гавайях. Он ждет меня на пляже. Он пьет ром и пиво «Будвайзер». Он завел себе друга, с которым делит свои талоны на питание и пиво. Но несмотря на талоны великий моряк голодает. Кто-то позволил зарезать себя в двух шагах от их палатки прошлой ночью. «Найди меня, — пишет он. — Я боюсь за тебя, и ревную, когда вижу всех этих мужчин в состоянии полового возбуждения, которые пьют и живут на пляже, но что я знаю точно, так это то, что ты делаешь с шалопаями Кадьяка… Приезжай, Лили, приезжай… Мы сделаем его наконец — нашего сладкого бэби».

Десять дней на «Мятежном». Каждую ночь перегружаем груз лосося с сейнеров. На борту находится женщина, Диана. Она красивая, часто управляет кораблем. Она жестокая.

— Мы, женщины, не имеем права на слабость, если хотим быть принятыми, — говорит мне она сурово. — Мы должны быть лучшими.

Она презирает мой неуверенный голос. Но, когда однажды скорость судна возрастает до пятидесяти узлов, она исчезает в каюте, забивается вглубь кровати. Морская болезнь убивает ее. Я усаживаюсь возле Джои в рулевой рубке. Белые птицы медленно кружат в ореоле огней мачты. Мы на черной волне. Джои учит меня пользоваться рычагом управления. Это хорошо.

Несколько раз после полудня, в то время, когда корабли ловят рыбу, Джои берет каноэ и отправляется к пляжу. Обширные леса островов Афогнак и Шуяк простираются очень далеко за черные скалы, возвышающиеся между соснами. Я не осмеливаюсь попроситься, чтобы сопровождать его. Он уезжает один. И всегда он приносит красивые и странные вещи с серьезным и светящимся лицом, таким, с которым в лесах обитало детство. Рога косули, перья орла, отполированные волнами ветки, стертые до состояния чистой округлости, разновидности того, чем было дерево. Однажды он находит огромный и твердый гриб, который он пообещал себе нарисовать и изваять скульптуру, как только он высохнет.

Мы работаем начиная с заката. Диана и мужчины кричат. Страх не покидает меня. Это ссылка, думаю я. Сегодня же все отсыпаются, палуба под палящим солнцем. Вытянувшись на кровати с открытыми глазами в полумраке, я думаю о вспомогательных судах ночью, о тех, кто ждал в заливе Переноза накануне. Об этом трудно рассказать, нельзя объяснить тем, кто ничего подобного не видел, какие они, большие корабли ночью, великаны из стали с красивыми именами, как гудят моторы, скрипят лебедки, как работают на ветру оранжевые люди, описать их лица, обливающиеся потом в свете натриевых ламп… Это странный и впечатляющий фильм, который демонстрируется в отражении в черных водах. Нет, невозможно это рассказать. Кто поймет?

В один прекрасный день возвращаемся в порт. Я вся продрогла. Мне хотелось думать, что я еду домой, но дома-то у меня нет. Никогда более. Меня мучили кошмары. Мы снова в море — в заливе Вьекода. Тут я падаю в трюм с рыбой, где тысячи лососей плавают в грязной воде, густой от слизи и крови. Ночью идем в залив Изут, где нас ждут другие корабли, чтобы перегрузить свой улов и снова наполниться. Продвигаемся вперед ночами.