Муравьиный лабиринт - Дмитрий Емец

Вот и сейчас, увидев Белдо, кукла прижала к груди ручки, затрясла головой и в восторге запищала:

– О великий Дионисий свет Батькович! Лучший из начальников! О-о-о! Пусти меня его обнять, хозяин! Я зацелую его до смерти!

– Не надо никого зацеловывать! Сиди и не вякай! – сухо сказал Триш и, словно извиняясь за нее, виновато посмотрел на старичка.

– Сам не вякай, подхалим! Я знаю: ты его терпеть не можешь, а подмазываешься! – запищала кукла совсем скандально. – Да-да-да! Он даст нам псиос! Псиос! Псиос!

– Как же, даст он! Опять надует. Старый скряга и врун, – мрачно сказал Триш, отворачиваясь от куклы.

– Что ты такое говоришь? А ну немедленно замолчи, а то я тебя побью! Негодяй! – закричала запищала кукла. Метнувшись к Тришу, схватила его ручками за ворот и стала бодать лбом в лицо.

– В прошлый раз обещал, но не расплатился!.. Тьфу, уйди! – возразил Триш, отворачивая голову и защищаясь от слабых ударов.

Белдо быстро облизал губы и тревожно покосился на Мантухайчика и Паука. Казалось, никто из них не слушает писка куклы. Паук обкручивал вокруг пальцев веревочки. Мантухайчик нежно кушал вишенку, держа ее двумя пальцами и обгрызая вокруг косточки, точно это была не крошечная вишня, а, по меньшей мере, абрикос.

Глава магического форта занервничал.

– Нахожу нужным кое-что напомнить, друзья! Я понимаю, что вам это известно, но просто на всякий случай: я расплатился! Возможно, не совсем до конца, но расплатился, – сказал он с трогательной улыбкой вежливого врунишки.

– Вот видишь: расплатился, – укоризненно сказала кукла Тришу.

– Я тоже так могу. Угоню «Мерседес», а потом пришлю его хозяину по почте копеечку! – возразил Триш.

Дионисий Тигранович натянуто улыбнулся. Его беспокоили не столько переговоры Триша с куклой, сколько подчеркнуто отстраненные лица других двух участников беседы.

– Я обещал за хорошую работу, а ваша была неважная! – сказал Белдо несколько плаксиво, но с достоинством в голосе.

– Понял? Твоя работа была неважная! Лучше надо было трудиться! Вкалывать надо было, а не в пупке ковырять! – доступно объяснила кукла хозяину.

У Триша задрожала нижняя челюсть.

– А-а! Он назвал нашу работу неважной! А то, что мне отстрелили половину уха, а Мантухайчик лишился мизинца, – не считается? Четверку берсерков мы выкосили за полчаса, а уж они не задирали ручек, можете поверить! И что, интересно, вы не поделили с этими беднягами?

– Это были банальные, скудные душой люди! Без полета! – торопливо объяснил Белдо. О том, что с этой четверкой он не сошелся в цене за дельце с похищенной закладкой, провернутое за спиной у Тилля, обладатель балетной души предпочитал не вспоминать.

– Во многих людях нет полета! Что же нам теперь, пушку на Новом Арбате поставить и палить во всех подряд? – впервые открыв рот, поинтересовался Паук.

В момент, когда он это спросил, две короткие веревочки сами собой пришли в движение и по столу поползли к Белдо. Тот поспешно убрал оттуда локти. Веревочки не растерялись и разом приподнялись, как готовящиеся к прыжку кобры.

Дионисий Тигранович быстро покосился на блюдо, под которое сыпал соль, и незаметно подвинулся со стулом так, чтобы оно оказалось на пути веревочек. Те, изменив направление, коснулись края блюда и вдруг упали как дохлые.

Паук изумленно вскинул брови, потом что-то сообразил и кивнул сам себе.

– Развлекаемся? Руны рисуем, веревочки убиваем? – с опасной ухмылкой спросил он.

Белдо не ответил. Он смотрел на Паука с вежливым отвращением, поскольку знал, что очарование его личности на этого человека не действует. Глава магического форта всегда считал своей ум валютой и успешно паразитировал на нем, охотно меняя свой интеллект на физические услуги, принимаемые от других людей. Еще в ШНыре он умело уклонялся от работы в пегасне, рассуждая про себя: зачем мне убирать навоз? Ведь я же так талантлив! Меня можно использовать более эффективно! Я могу, например, одаривать общением или руководить!

– Хорошо! Я заплачу вам за прошлый раз полностью, и забудем об этом, – неохотно сказал Белдо.

– Да-да-да! О великий! – в восторге запищала кукла. – Я же говорила, что щедрее его никого нет! Он даст нам псиоса! Я его все-таки расцелую! Пустите меня!

Рука Триша вместе с куклой метнулась было к Дионисию Тиграновичу, но почему-то на полдороге передумала и вернулась.

– И за этот раз тоже, – добавил Триш сухо. – Он наверняка от нас чего-то хочет! Псиос вперед!

– Как? Ты что не веришь этому замечательному человеку? Нельзя быть таким циником! – возмутилась кукла.

Белдо торопливо закивал, соглашаясь, что, и правда, нельзя, а потом перестал кивать и нахмурился. Союзничество проклятой куклы совершенно сбивало его с толку, поскольку она произносила именно те слова, которые сказал бы он сам. Тем временем лукавый Триш объяснил кукле, что прекрасному человеку он верит и умереть за него готов, но псиос все равно требует вперед, потому что ему нечего оставить детям.

– У тебя нет детей! – напомнила кукла.

– Правильно. А почему? Потому что мне нечего им оставить! – заявил Триш.

Белдо еще по дороге на встречу догадывался, что сегодня с него сдерут по полной.

– Ну хорошо! Вперед так вперед! Но учтите: задание будет непростым! – уступил Дионисий Тигранович.

– Да нет проблем, шеф! Хоть родного папу! Его родного папу! – закричал Триш, показывая на Мантухайчика.

Дионисий Тигранович неохотно оторвал от колена правую руку, на которой был золотой перстень с крупным, темным, непрозрачным камнем. Причем повернут тот был не наружу, а в сторону ладони. С явным усилием Белдо прокрутил камень на пальце и почередно коснулся им лбов Мантухайчика, Паука и Триша. Прикосновений было всего три, и трижды внутри камня вспыхивали и погасали прямые синие трещинки, чем-то похожие на ходы внутри болота.

Лишь Гай, получавший псиос сразу из болота, был способен хранить его непосредственно в себе. Остальные главы фортов нуждались в предметах, накапливающих его. За сохранность перстня Белдо не опасался. Даже самый последний инкубатор его форта знал, что, если попытается похитить перстень, будет уничтожен самим же перстнем.

«Племянники» отнеслись к получению псиоса различно. Триш побледнел и вытянулся, закатив глаза. Кукла свалилась с его руки и больше ничего не говорила. Паук раздул ноздри и резко наклонился вперед, коснувшись стола грудью. Глаза стали бараньими и бессмысленными. Короткая веревочка обвила ему шею и лезла в ухо.

Лицо же Мантухайчика вообще не изменилось. Казалось, никакое выражение не способно пробиться сквозь покрывавший его жир, мясистый лоб и пухлые щеки. Лишь где-то внутри лица дрожало угадываемое наслаждение.

Не успел Белдо про себя осудить его за нетерпение, как Мантухайчик провел веснушчатой, точно распаренной ладонью по лицу, и умный старичок понял, что удовольствие он только попробовал, главную же часть отложил на потом.