Стрелок. Путь на Балканы - Иван Оченков

— Хороша, чертовка! — прошептал Николаша, слушая очередной куплет.

— Угу, так и схватил бы за сиськи, — зло отозвался Дмитрий и решительно поднявшись, зашагал прочь, не забыв прихватить с собой пулелейку.

Штерн удивленно обернулся на него, успев подумать, что мысль, в общем-то, недурна, Лиховцев ахнул, а Гаршин посмотрел с таким видом, будто увидел перед собой мерзкую жабу, собиравшуюся сожрать прекрасный цветок.

— После ранения Шматова, наш друг сам не свой, — подал, наконец, голос Алексей, — я иногда сильно о нем беспокоюсь.

— Поверьте, беспокоиться надо не о нем, — отозвался Всеволод.

— Вы думаете, а о ком?

Но это вопрос остался без ответа.

Поручик Михау стоял перед майором Флоренским, держа в руках список представленных к наградам нижних чинов. Лицо его было несколько бледнее обычного, но в остальном он выглядел как всегда.

— Так что же вам угодно? — снова спросил командир батальона.

— Мне угодно получить объяснения! — твердо, но вместе с тем почтительно отвечал ему поручик.

— Послушайте, что вы так нервничаете! Можно подумать, случилось, бог знает что…

— Да случилось! Я представил своих подчиненных к наградам, а вместо этого…

— Но ведь это же обычная практика. Ваше подразделение отличилось, на него выделено шесть георгиевских крестов. Солдаты сами распределят их среди тех, кого посчитают достойным.

— Да я знаю, обычно все делается именно так, но тут случай совершенно необычный. Охотники начали воевать раньше всех, побывали в огне, захватили пленного! Неужели это недостойно отдельной награды? Я уж не говорю о пленении вражеского генерала и спасении офицера, за что награждение следует прямо исходя из статута знака отличия военного ордена!

— Владимир Васильевич, — голос майора смягчился, — я целиком и полностью разделяю ваш порыв, однако не все так просто.

— Простите, я вас не понимаю!

— По поводу пленного ничего сделать нельзя, это распоряжение Тихменева, сами понимаете.

— Пусть так, но бой у Езерджи!

— Послушайте, голубчик, я ведь тоже там был! И вполне разделяю ваше мнение, действия Будищева заслуживают самой высокой оценки, но…

— Что, но?

— Да эта история, будь она не ладна! Наш старик закусил удила и слушать ничего не хочет. При том, что если Тиньков поинтересуется — непременно случится скандал.

— Послушайте, Василий Николаевич, я решительно вас не понимаю! Можно подумать, что речь идет о производстве в офицеры разжалованного, которого производить запретил сам государь! Это же всего лишь солдатский Георгий.

— Ваша правда, — махнул рукой майор, — развели бодягу на пустом месте! Хорошо, я поговорю со стариком, а нет… скажем, что жребий на него лег.

— Так я могу надеяться?

— Будьте покойны, поручик. Кстати, формально ведь охотники не ваши, что вы за них так переживаете?

Лицо Михау на мгновение потемнело, но несколько раз вздохнув, он вернул себе самообладание и тихо, но вместе с тем твердо, ответил:

— Я повел их в бой, стало быть, мои!

Цесаревич Александр шел вперед, так широко шагая, что свита едва поспевала за ним. Высокий, и при этом довольно плотный, скорее даже грузный человек, в атаманском мундире[52] с генеральскими эполетами, он производил внушительное впечатление. От роду ему было всего тридцать два года. Вот уже месяц он командовал русскими войсками, объединенными в Рущукский отряд, но в настоящем деле пока еще не был, а сейчас направлялся с инспекцией в госпиталь.

Впрочем, инспекцией это называлось только для формы. Разумеется, никто не ожидал, что великий князь примется считать казенные подштанники и сличать их с числом указанным в ведомостях или же проверять, каково приготовлена пища. Хотя, даже если бы ему в голову взбрела подобная блажь, начальник госпиталя Аристарх Яковлевич Гиршовский мог быть абсолютно спокоен. Порядок в его богоугодном заведении был образцовый! Паче того, перед визитом наследника престола все просто выскоблили и привели к крайней степени совершенства, какое себе только можно вообразить.

Но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает. Один из недавно доставленных из действующей армии раненых, имел неосторожность очнуться и попытался встать, чтобы отправиться в нужное ему место. Как на грех, из медперсонала рядом никого не оказалось, потому как сестры милосердия в этот момент тайком глазели на цесаревича и его свитских, а врачи во главе с Гиршовским встречали высокого гостя.

Торопившийся великий князь стремительно преодолел расстояние между приемным покоем и палатой и, вспугнув сестричек, ворвался внутрь и едва не налетел на ковыляющего к выходу солдата с перевязанной головой.

Как ни худо было Федьке Шматову, а то, что перед ним полный генерал он сообразил, а потому попытался вытянуться во фрунт, опираясь при этом на костыль.

— Здравия желаю вашему высокопревосходительству! — отрапортовал он слабым голосом.

Великий князь не без иронии оглядел фигурку в одной нательной рубахе и не слишком чистых кальсонах, но все же остался доволен.

— Кто таков?

— Болховского полка рядовой Шматов.

— Где ранен?

— У Езержи!

— Крепко дали турку?

— Так точно!

— В какой роте служил?

— В охотничьей команде.

Последние слова Федька произнес уже заплетающимся голосом, покачнулся и наверняка бы упал, если бы Александр не помог ему. Свитские тут же бросились на помощь цесаревичу и обратно к кровати Шматова несли великий князь, генерал и два флигель-адъютанта.

— Ну, это сразу видно — герой! — пробасил наследник престола и приколол обеспамятевшему солдату на грудь крест.

— Его в списках нет, — робко шепнул ему Ванновский[53].

— Так внесите, — отозвался тот, — чай молодец не в штабе штаны протирал.

В следующий раз Шматов очнулся уже вечером и слабо застонал.

— Очнулся, кавалер? — наклонилась над ним девушка в костюме санитарки.

— Что вы, барышня, какой я кавалер…

— Георгиевский. Радуйся солдатик, тебя сам цесаревич наградил!

— Эва как… ой…

— Что такое, голубчик?

— Мне бы это…

— Утку?

— Ага, ее.

Начало августа прошло в долгих маршах. Наконец к 9 числу Болховский полк оказался между деревнями Папикой и Султанкиой. Накануне туркам удалось занять деревню Аярсляр, выбив оттуда батальон нежинцев, и теперь русские войска готовились к контратаке.