Ночной Странник - Ярослав Гжендович

– Что?! Айина, я… – Не знаю, зарделся ли я, но переполняли меня такие эмоции, что охотнее всего я дал бы деру. Чувствовал, как дрожу и как трепещет мое сердце.

– Ты слышал. Сними одежды. Да… Пояс тоже. В этих соревнованиях оружия нет. Есть голое тело против голого тела. Как в момент рождения.

Я сидел нагой напротив моей учительницы, и ее тело, о котором я так долго мечтал, было передо мной. Я видел каждую деталь ее кожи и не мог отвести глаз, но одновременно знал, как выгляжу я сам, и старался скрыть это, насколько мог.

– Сейчас же перестань стыдиться! – призвала она. – У тебя нет для этого причин. А эта часть твоего тела не умеет врать. Она живет собственной жизнью. Ты можешь желать хранить холодность и достоинство, но этот червячок обладает собственным мнением. Жаждет быть горящим копьем. Будет случаться и так, что ты захочешь действовать, в то время как он пожелает спать или будет печален. Потому что не умеет врать. Ты умеешь скрывать испуг, обеспокоенность или вожделение. Можешь действовать вопреки своим желаниям и даже вопреки самому себе. У тебя есть характер. У этой части тебя всего этого нет. Она словно животное. Поэтому ты не можешь отдаться на волю его капризам, и он не может иметь над тобой власть. Голод его не может отбирать у тебя рассудок. А теперь дотронься до меня. Дотронься до моей груди.

– Айина… Ты меня учишь?

Айина взяла меня за руку и направила ее на свое тело:

– А что ты думал? Так лучше всего. Научу тебя побеждать. Ты уже умеешь справляться с мужчинами, но это легко. Теперь ты должен научиться справляться с женщинами. Они сильнее и куда опаснее. Но я обучу тебя и этому. Однако сперва мне надо справиться с твоим безумным вожделением. Нельзя обучить застольным манерам умирающего от голода. Пока ты не в состоянии ничего ни понять, ни сделать.

Она толкнула меня на ковер, и я почувствовал легкую щекотку гривы ее волос на своем животе. А потом нечто, чего я и назвать тогда не сумел бы. Мир вспыхнул в один момент. Я крикнул, не понимая, что я кричу.

Мне казалось, что время остановилось, а весь мир ограничился единственной точкой на моем теле. Хотел я, чтобы это продолжалось вечно, но на самом деле был это лишь единственный миг.

Айина позволила мне лежать неподвижно, после чего прижалась головой к моему животу и отерла губы.

– Видишь, как просто? Теперь ты чувствуешь облегчение. Впервые с давнего времени. И это то чувство, за которое ты мог бы отдать очень много. Сообразительная женщина могла бы получить немалое влияние, власть или богатство взамен на этот крохотный момент счастья. Дурная женщина могла бы использовать твою безоружность и обидеть тебя на долгие годы. Сделать так, чтобы ты всегда чувствовал себя униженным. Если бы успокоила тебя проститутка или случайная женщина, ты бы посчитал, что она единственная в своем роде, и почти наверняка сразу в нее влюбился бы. Но сделала это всего лишь я. Это было очень легко, тохимон. Любая могла бы это сделать, пожелай она, ибо здесь мало труда. Я просто знаю, как это сделать, и знаю, что умею это делать хорошо. Так безопаснее для всех. А теперь отдохни. Потом начнем сначала, но теперь по-настоящему. Начнешь с того, что узнаешь мое тело.

Это действительно была наука. Точно такая же, как танец или искусство сражения. Я наведывался в ее спальню чуть ли не ежедневно. Приходил, когда опускались сумерки и зажигались лампы, а уходил в час вола в середине ночи. Были задания, было знание.

И были наказания.

Когда я делал нечто исключительно неловкое, жадное или поспешное, получал по лицу. А потом она объясняла мне еще раз, указывала, вела мои пальцы или сама показывала то, что нужно усвоить, – так, чтобы я понял. И приказывала повторять снова и снова, до изнеможения, пока не решала, что я все усвоил. Нынче я знаю, что есть женщины, которые во время любви желают властвовать, издавать приказы, подчинять мужчину или причинять ему боль. Только тогда они чувствуют удовлетворение. Но Айина к таким не принадлежала. Она действительно учила меня. Старательно и со всем тщанием, шаг за шагом.

Точно так же, как учила меня политике, дипломатии, интригам или торговле. Я даже опасался, что утрачу к этому тягу и интерес, но ничего подобного не случилось. Это были лишь уроки, и их я не покинул бы ни за какие сокровища мира. Несмотря на то что Айина была исключительно требовательной учительницей.

Когда она впервые пережила со мной спазмы наслаждения, я чувствовал себя гордым, как никогда ранее в жизни, но она быстро опустила меня на землю.

– Я сама сделала это, используя тебя, – сказала она. – Нет в том ничего плохого, и так должно быть. Это как игра на синтаре. Ты играешь на мне, я – на тебе. Я вела тебя за руку, и я получила что хотела. Но ты меня не победил. Случится это, лишь когда я не смогу тебе сопротивляться. Когда отдамся тебе, хотя не буду этого хотеть, когда стану стонать и молить о большем. Когда ты добьешься того, что я утрачу над собой контроль и не смогу притворяться. Возможно, этот миг еще наступит, но не сейчас. Тебе нужно больше умения и самоконтроля. Ты часто будешь приносить мне обычное наслаждение, но сам поймешь, когда наступит этот момент. Когда захочешь ты, а не когда буду хотеть я. Тогда ты победишь меня, как всякий момент я могу победить тебя. А теперь возьми побольше масла и намажь им здесь. Положи пальцы на Крышу Света…

Днем она была привычной Айиной с искусно заколотыми волосами и в застегнутом вышитом кафтане. Раскладывала свитки, карты или доски для тарбисса и учила меня. Однажды утром я взял ее за ягодицу и погладил ее так – знал это, – как ей нравится, после чего крепко получил по лицу – так, что потемнело в глазах.

– Этот урок будет ночью, ученик! – рявкнула она. – Я не твоя любовница, тохимон, и никогда ею не стану. Я – учительница и хочу, чтобы ты показал мне новый торговый путь из Наргина в Акасан и объяснил, что мы получим, если установим над ним контроль.

* * *

Благодаря вечерним урокам, которые я учил истово, снизошли на меня спокойствие и рассудительность. В действительности я часто возвращался к себе уставшим и с болью в лядвиях, однако чувствовал огромное облегчение. Я продолжал чувствовать вожделение, и мне начало казаться, что чувство это не так-то просто успокоить, однако это было нечто иное, чем дикая одержимость, какую я испытывал ранее. По крайней мере я начал воспринимать то, что происходило вокруг меня.

– По крайней мере ты не таращишься в последнее время на женщин, как скальный волк, Рыжая Башка, – проворчал однажды во время нашего похода в город Брус. – Тут становится опасно. Аразимы уже бродят где ни попадя, закутанные в кастовые тряпки, и начинают открыто преследовать за выступления против богини. Наши по городу ходят уже по четверо. Несколько дней в каналах и в реке находят трупы людей, носящих национальные одежды. В том числе кирененцев.

С каждым днем чувствовалось все большее напряжение. У городских колодцев постоянно толпились люди с ведрами и баклагами, сердитые и уставшие, покрытые противосолнечными плащами. То и дело вспыхивали драки.