Ричард Львиное Сердце: Поющий король - Александр Сегень

Стараясь не обращать внимания на лихорадку, он заставил себя встать и еще полдня носился на своем Фовеле под стенами Акры. Он даже снова хотел полезть на верх осадной башни Казал-Эмбера, но когда добрался до второго яруса, Фовель отчего-то стал метаться и громко ржать, стукая передними копытами о землю. Тут у Ричарда закружилась голова, и он осторожно, боясь прибегнуть к посторонней помощи, спустился.

К вечеру недомогание и лихорадка усилились, королю пришлось лечь в постель раньше времени, когда солнце еще только клонилось к закату. Его тошнило и рвало, тело покрывалось отвратительной слизью, и снова мерещились ветви жизорского древа. Ночью у него разболелись все зубы и стали кровоточить десны, его трясло, он бредил и сквозь бред уговаривал Беренгарию не приближаться к нему, ибо тогда и ее захлестнет крона поваленного дьявольского вяза.

Утром королю стало легче, боль в зубах стихла, кровотечение из десен прекратилось, но губы оказались сплошь усеянными множеством гноящихся язвочек. Лишь одно утешало — ни в паху, ни под мышками не появлялось ни одного прыща. Наконец лекарь Тромпо, осмотрев больного, «утешил» его еще больше:

— Ваше величество, эта болезнь уже известна в здешних краях. От нее умер герцог Фридрих фон Швабен. Она называется «арнолидия». Ныне зараза вновь начала распространяться по всему лагерю, и вы почему-то оказались одним из первых, кто ее подхватил. Смертельные случаи бывают, но они не столь часты, как при чуме. Если вы будете следовать моим советам, я вас вылечу.

— А что, Швабский герцог им не следовал?

— Нет.

— Подчиняюсь вам.

— Прежде всего вас должна покинуть жена.

— Я не оставлю его величество, — тотчас возразила Беренгария.

— Поймите, — терпеливо настаивал на своем Тромпо, — я давно подметил, что при тесном общении двух супругов арнолидия протекает гораздо тяжелее. Не говоря уж о том, что вы заразитесь от своего мужа.

— Но я до сих пор не заразилась, хотя не отходила от эн Ришара ни на шаг.

— Арнолидия передается на третий день общения с зараженным.

В конце концов Ричарду удалось уговорить королеву немедленно сесть на корабль и отправиться в Триполи, а если и там окажется это поветрие, плыть дальше, на Кипр, в Лимасол, «к нам», в Базилею Кефалию, где остался верный Робер де Шомон. Беренгария рыдала.

— Не плачь, любовь моя, мне становится хуже от твоих отчаянных рыданий, — сказал Ричард, и это подействовало.

В последний раз поцеловав ладонь супруга, Беренгария удалилась. Уже проваливаясь в забытье, Ричард слышал, как ему докладывали, что корабль с королевой на борту отчалил от пристани Маркграфа.

На третий день болезни ему сообщили о неудачном приступе, подготовка к которому велась уже давно, и теперь войска пошли в атаку под началом Меркадье, Ланкастера и де Дрё. Но, лишившись своего любимого предводителя — Ричарда Львиное Сердце, крестоносцы пали духом и отступили под натиском сарацин. При этом рыцари Филиппа-Августа принялись обвинять рыцарей Ричарда, что те действовали без должной смелости, начались взаимные оскорбления и даже стычки.

— Я понимаю, что сейчас вам более всякого лекарства нужны добрые вести, — вздыхал де Дрё, — но иных, эн Ришар, у меня, простите, нет.

Не было хороших новостей и на четвертый и на пятый день болезни Ричарда. Арнолидия распространялась по лагерю крестоносцев, и уже появились смертельные случаи. Ричард страдал невыносимо — более от бездействия, чем от недуга. У него стали выпадать волосы и ногти, зубы шатались, но пока еще ни один не вывалился, кожа по всему телу шелушилась и слезала.

— Единственным, чем я могу развеселить ваше величество, — снова вздыхал граф де Дрё, стоя перед постелью больного, — это известием о том, что в вашу честь крестоносцы стали называть болезнь арнолидию — леонардией. То есть первыми остроумцами были англичане, которые прозвали недуг лайонхартией, а уж французы переделали это английское слово на свой лад, и теперь уже все только так и говорят — леонардия.

— Не могу понять, смешно это или грустно, — вздохнул Ричард. — Если бы Леонардией назвали завоеванный мною Иерусалим-сюр-мер, это было бы величественно. Если бы Леонардией назвали породу овец, чье мясо мне полюбилось, это было бы смешно. А болезнь… скорее это грустно. Не дай Бог, если я останусь в памяти потомков только в наименовании гнилого поветрия!

На другой день арнолидия-леонардия свалила и графа де Дрё. Ричард приказал отменить новый приступ к стенам Акры и обстреливать город из осадных метательных орудий валунами, привезенными из Сицилии и с Кипра.

Прошла неделя, а болезнь и не думала отступать, вопреки обещаниям Тромпо поставить короля Англии на ноги в течение пяти дней. Миновало Рождество Иоанна Предтечи, близился день Петра и Павла, а Иерусалим-сюр-мер по-прежнему не сдавался. В пятницу вечером двадцать восьмого июня в ставку короля Англии неожиданно явился весьма необычный гость — родной брат султана Саладина, Мелек-эль-Адил-Мафаиддин, один из главных защитников Акры.

— Сожалею видеть великого Мелек-Риджарда Альб-аль-Асада в недобром здравии, — низко поклонился он Ричарду. — Но, увы, три дня назад болезнь, которую, как мы уже знаем, названа в вашу честь леонардией, свалила с ног и светоч ислама, великого Салах-ад-Дина. Мой брат, как и все мы, очень уважает вас, ваше величество, — продолжал Мафаиддин. Он не так хорошо владел французским и потому говорил медленно, стараясь не сделать ошибки. — У вас и моего брата много общего в чертах поведения и врожденном благородстве. Даже внешне, как мне кажется, вы чем-то похожи друг на друга. Брат прислал вам лекарство, которое поможет быстрее встать на ноги. Разумеется, вы должны испытать его сначала на ком-нибудь другом, но уверяю вас, Салах-ад-Дин никогда не опустился бы до такой низости, чтобы столь подло отравить соперника, коего он так уважает.

Ричард поблагодарил Мафаиддина, подарил ему перстень с рубином, а для Саладина передал золотой кубок, украшенный сапфирами. Когда Мафаиддин ушел, Ричард тотчас же принял лекарство в соответствии с советами Саладинова брата. Амбруаз и Тромпо пытались его отговорить, советуя прежде опробовать средство на ком-нибудь из пленных сарацин, заразившихся леонардией, но Ричард ответил:

— Пока я буду проверять, умрет он или не умрет, выздоровеет или не выздоровеет, минует еще по меньшей мере два-три дня. Сколько же мне прикажете валяться и гнить? Нет, Саладин не мог прислать мне яду, это не такой человек. Я чувствую, он столь же жаждет моего выздоровления, как и я сам, как и все вы, мои верные подданные.

Если первая встреча с самим Саладином посреди реки Бел вызывала негодование только у короля Франции и его приближенных, а у всех остальных крестоносцев — восхищение, то тайные переговоры с Мафаиддином вызвали ропот у гораздо большего числа пилигримов. Но снадобье и впрямь оказалось не ядом, а мощно действующим лекарством, и болезнь под его воздействием стала отступать. В последний день июня Ричард вновь радушно принимал в своей ставке Мафаиддина. На сей раз брат Саладина привез в подарок разных плодов и кривой меч в осыпанных бриллиантами ножнах. Ричард вручил ему для Саладина старинный римский щит, украшенный золотом и серебром.