Флэш без козырей - Джордж Макдональд Фрейзер

— А теперь послушай-ка меня, порочное отродье, слышишь ты? — теперь уже я разозлился не на шутку. — Если не хочешь отвечать ты, тогда я сам тебе скажу! Ты приказала их высечь, потому что это были мои девчонки! Так? Ты думала…

— Твои девчонки! — она буквально прожигала меня взглядом. — Твои девчонки! С каких это пор нищий без гроша в кармане, вроде тебя, смеет говорить о своих девчонках! Это — мои рабы, слышишь? И если мне захочется наказать их, то я сделаю это, а ты, ты знай свое место, жалкий ублюдок!

Думаю, что я не ударил ее только потому, что она казалась такой хрупкой — я боялся просто сломать ей что-нибудь. И даже в своем гневе я нашел лучший способ уязвить ее — ах, это сильная сторона Флэши, о чем свидетельствует и Том Хьюз.

— Ладно, — процедил я, сдерживаясь, — но я думаю, что слово «ублюдок» не слишком подходящее для уст леди-креолки, — и дав ей немного переварить это, добавил: — Уж мне-то не приходится беспокоиться насчет цвета своих ногтей.[74]

Конечно, все это был блеф; я и не предполагал, что в жилах Аннет может быть хоть капля негритянской крови. Но она вздрогнула, как от удара; ее лицо побелело, как мел, она хлопала глазами не в силах сказать ни слова, так что я продолжал, самым дружеским тоном:

— Ты приказала выпороть этих девчонок, потому что я затащил их в постель и, не сомневаюсь, готова продолжать это дело, пока не засечешь до полусмерти всех черных шлюх на этой плантации. Ладно, меня это не касается, они ведь не моя собственность. Это забота твоего мужа; ему может не понравиться, что вложенные в них деньги пропадут даром. Возможно, он спросит тебя об этом. «Потому что твой надсмотрщик предавался с ними греху», — ответишь ты, используя это удобное женское выражение. «Ну и что с того? — удивится твой муж. — Что тебе до этого?» Он еще, небось, удивится…

И тут я остановился, потому что сейчас, только сейчас, передо мной забрезжила догадка. Как я уже говорил, я оказался слишком большим скромником, а она так неприязненно вела себя по отношению ко мне, что мне и в голову не приходило, что на самом деле она на меня запала. Обычно я всегда готов пойти навстречу женщине в том, что она хочет — все они хотят одного и того же, — но эта так кривилась, важничала и была так неприятна…

Я пристальнее посмотрел на Аннет и с интересом отметил, как вдруг покраснело ее недавно еще смертельно бледное лицо, а дыхание стало резким и прерывистым. Ну-ну, подумал я, так вот что мы имеем; посмотрим, неужто мое мужское обаяние столь неотразимо, что в конце концов подействовало даже на этого злобного хорька? И исключительно ради научного эксперимента я обнял ее за талию, приподняв словно куклу, и поцеловал.

Она не сопротивлялась, не лягалась и даже не крикнула — ничего такого, так что я продолжил, и ее рот понемногу приоткрылся, она всхлипнула, а потом вдруг зажала мою губу своими мелкими зубками и начала ее покусывать, все сильней и сильней, пока я сам не отстранил эту чертовку, держа на расстоянии вытянутых рук. Ее глаза были закрыты, лицо напряглось; затем она жестом попросила ее отпустить.

Она стояла передо мной, и ее голова касалась верхней пуговицы моего жилета.

— Подожди, — тихонько прошептала Аннет, быстро закрыла дверь и прошмыгнула в гардеробную. Я чуть не рассмеялся, но вместо этого начал расстегивать свой сюртук, отметив про себя, что дорога к успешному адюльтеру действительно зачастую вымощена сплошными недоразумениями. Когда Аннет вернулась, я уже сидел на кровати и стягивал башмаки. Вид у нее был сногсшибательный — она была совсем голой, за исключением своих сапожек для верховой езды. Это меня поразило, поскольку такую фантазию нечасто встретишь среди любительниц, наверное, все дело в ее французском происхождении, не иначе. Но и кроме сапожек было на что посмотреть: я и до этого догадывался, что она хорошо сложена, но нагишом это была настоящая маленькая нимфа. «К черту все научные опыты», — подумал я, потянувшись к Аннет, а она шла прямо ко мне, приоткрыв рот и закрыв глаза.

— Глупая малышка, — прошептал я, — почему же ты раньше не дала мне знать?

И принялся за работу, которая отнюдь не была неприятной, хотя и преподнесла мне неожиданный и весьма болезненный сюрприз. Как только я приступил к делу, так сразу понял, почему Аннет не сняла своих сапожек. Она неожиданно обхватила меня ногами, а сапоги-то оказались со шпорами! Щетку для волос (спасибо дорогой Лоле) я на себе в этом качестве уже испытывал, но когда вас на ложе любви пришпоривают прямо по заднице, это, поверьте, совсем другое дело. Счастье еще что кровать была достаточно широка, а то бы мы с нее свалились. Избавиться от Аннет не было никакой возможности, так как она присосалась ко мне, как моллюск к корабельной обшивке, так что мне, пришлось продолжать скачки, повизгивая время от времени, пока мы, наконец, не пришли к финишу. Я был в мыле, как жеребец-фаворит на дерби.

Потом Аннет оттолкнула меня, соскользнула с постели и схватила халат. Она натянула его, даже не глядя в мою сторону, и, наконец, коротко бросила:

— А теперь убирайся.

Не проронив больше ни слова, она прошла в свою гардеробную и заперла за собой дверь.

Конечно, я не привык к такому обращению, и при иных обстоятельствах я бы пинком высадил дверь и поучил бы ее хорошим манерам, но когда в доме полно негров, невозможно было вести себя так, как будто я — ее муж. Так что я оделся, осторожно ощупывая свои раны и бормоча проклятия, и потихоньку улизнул, обещая себе, что в такой роли она больше меня не увидит.

Но, конечно же, этого не случилось. На следующий день вернулся Мандевиль, и я держался подальше от господского дома, но в конце недели он снова уехал в Хелину, чтобы встретиться с партнерами по бизнесу. У меня оставалась всего неделя и стоило заняться своими делами, игнорируя мадам Аннет, но этого не позволила моя натура. Еще ни одна женщина не выгоняла меня с таким презрением, тем более такая надменная карлица, которая в постели ничего особенного из себя не представляла. Конечно, это было нелогично, но тот, кто изучает философию аморальности, должен руководствоваться извращенными правилами. Во всяком случае, я начал ходить кругами возле нее уже на следующий же день после отъезда Мандевиля. Ну что ж, Аннет по крайней мере была белой, интересной и, за исключением личика, весьма лакомым, хоть и миниатюрным, кусочком.

К моему удивлению, она уже не фыркала на меня, хотя и не принимала с распростертыми объятиями. Мы обсуждали состояние дел на плантации, которые я использовал как повод для визита, и когда я становился понастойчивее, она охотно отдавалась мне, но всегда без улыбки, молча, с одной только ожесточенной холодной страстью, что особенно меня уязвляло. Как я вспоминаю сейчас, это было чертовски странно: если я пытался после этого завести с Аннет какой-то легкий разговор, она сидела отрешенная, насупившаяся и едва удостаивала меня словом. И, заметьте, теперь уж на ней вообще ничего не было одето, даже ее сапожек — уж я-то об этом позаботился.