Командарм - Олег Кожевников

Хотя сама инспекция прошла быстро, но в полку Ломакина я задержался до самого вечера. Один обед, совмещённый с ужином, занял часа два. Болтали с подполковником много, вот и сидели в палатке пищеблока долго. Потом длительное время общался с бойцами и командирами маршевой роты, принимавшей участие в операции «Огненный мешок». По существу, в такие роты на сборном пункте зачислялись бойцы, самостоятельно вышедшие из окружения или освобождённые из немецкого плена. После небольшой проверки, заключающейся в собеседовании с особистом, красноармейцев отправляли на сборный пункт. Более жёсткую проверку проходили освобождённые из плена командиры. А если уж попадался генерал (были и такие), то с ним, после работы особистов, беседовал член военного совета армии Фролов. И только после такой незатейливой фильтрации, основанной прежде всего на интуиции (способности распознать стоящего командира), происходило назначение на должности или в маршевую рту или сразу в линейную часть. Но, как правило, с понижением в должности командира, прошедшего плен.

Всего в ходе нашего наступления было освобождено более пятнадцати тысяч пленных. Но не все они были зачислены в маршевые роты. Только самые крепкие и подготовленные. А на кого обнаружился компромат, в виде рассказов об их пораженческих настроениях и намерениях сотрудничать с гитлеровцами, зачисляли в фильтрационные роты. Передавали компромат на своих бывших сослуживцев узники тех же лагерей военнопленных. Слабых душой оставляли в нашей фильтрационной зоне, которую организовали в казармах полигона Червоный бор. Это всё для дальнейшего, более детального разбора поведения каждого задержанного. Таких было немало, почти треть, и для их охраны пришлось задействовать две вновь сформированные маршевые роты. А всего таких рот на сегодняшний момент было сформировано двенадцать, численность бойцов в которых составляла более двух тысяч человек. Вооружены они были, правда, слабовато – трёхлинейками, пулемёт «максим» на каждую роту и по четыре польских противотанковых ружья. Но это всё-таки маршевые роты и предназначены они для пополнения линейных частей, а там было полно самозарядок, ручных пулемётов, миномётов. Не было противотанковых ружей, но вот командование армии, пополняя подразделения личным составом, передавало им и лёгкое противотанковое вооружение. Не бог весть что, но с «двойками» и танками чешского производства этим вооружением вполне можно было бороться. Наши польские союзники весьма тесно работали со службами Бульбы, и благодаря этому наш главный снабженец раздобыл много оружия, которым раньше была вооружена польская армия.

Минусом бойцов маршевых рот была не только слабость вооружения, но и то, что практически все они были истощены и слабы физически. Служба тыла делала гигантские усилия, чтобы помыть, накормить и одеть это наше пополнение. Весь банно-прачечный отряд, 14-й медико-санитарный батальон, 31-я полевая хлебопекарня работали исключительно на реабилитацию бывших пленных, зачисляемых в маршевые роты. Ответственным за это я назначил зама по тылу Бедина. Можно сказать, что бывший лейтенант госбезопасности совершил чудо, через сутки после освобождения из плена эти морально и физически деградировавшие существа стали похожи на истощённых, но всё-таки красноармейцев. Уже могли держать в руках оружие и разить им фашистов. Совсем уж истощённые и забитые немецким лагерем люди пока проходили реабилитацию. Которая заключалась в усиленном кормлении, политзанятиях и восстановлении навыков владения оружием.

Об отношении фашистов к нашим пленным я узнал, побеседовав с бойцами маршевой роты. Именно той, которая была направлена в полк Ломакина и участвовала в операции «Огненный мешок». Пускай дисциплина в роте ещё хромала, но души бойцов горели желанием отомстить фашистам за прошлые унижения. Красноармейцы рассказали мне много всяких ужасов, которые они испытали, находясь в плену. Во-первых, это условия содержания пленных – их просто не было. Небольшой участок поля недалеко от Замброва огородили двойным рядом колючей проволоки и согнали туда более двенадцати тысяч человек. Там не было даже простейшего отхожего места, не говоря уже о каких-нибудь лежанках под крышей. Даже раненые лежали на земле в одних гимнастёрках. Практически не кормили и очень редко привозили воду, всего два раза в сутки по три бочки воды на многотысячную толпу. А самое мерзкое это отношение охранников к пленным. Они их вообще за людей не считали – могли пристрелить за косой взгляд или не ту форму носа. Одним словом, пребывание в этом лагере делало из людей зомби. В человеке оставалось только два чувства, постоянный животный голод и жуткая ненависть к охранявшим периметр немцам. И эта ненависть выплеснулась во время проведения операции «Огненный мешок».

Может быть, я неправильно сделал, что приказал именно эту роту задействовать в операции. Но я же знал, что других подразделений под рукой у подполковника Ломакина нет. Все они были на позициях, и чёрт знает, сколько бы времени ушло на то, чтобы перебросить с передовой другую роту. А план увода немецкого батальона из города родился спонтанно, и промедление в устройстве засады было недопустимо. Вот и сейчас из-за недостатка времени роту пока не расформировали (распределив бойцов по другим частям), и она, как и другие подразделения, занимала свой участок в линии обороны полка. Ну что же, я был не против, чтобы эта рота оставалась самостоятельным подразделением. И у неё уже была своя история побед. Чувствовалось, что личный состав роты будет стоять насмерть на порученном рубеже обороны. Я провёл много бесед с рядовыми красноармейцами и понял одно, теперь любой из них лучше погибнет, чем снова окажется в плену у немцев. Так что несколько дней в плену у фашистов сделали больше, чем многолетняя работа всей советской пропаганды.

Посчитав, что сделал всё, что мог, для укрепления духа бойцов и командиров полка Ломакина, а в моих советах по организации узла обороны подполковник и не нуждался, я направился к бронепоезду. Работа по организации стратегической засады вроде бы продвигалась без срывов, а значит, можно было заняться и другими проблемами армии. Главная из них это разобщённость частей, с которыми можно было связаться, только пользуясь мощной радиостанцией бронепоезда. И в первую очередь меня сейчас волновала не 7-я танковая дивизия Борзилова, а группа моего бывшего зама, теперь уже полковника Осипова.

Если 7-я танковая находилась в стратегическом месте, которое требовалось как можно дольше удерживать, то значение переправы через реку Зельва, которую удерживала группа Осипова, по моему мнению, резко снизилось. Кого теперь волновал выход немцев к Волковыску? Допустим, разрежут они Белостокский котёл, ну и что? В результате получат проблемную территорию, где полно наших боевых групп. И не только их одних, тут ещё и поляки подключатся к нападению на тыловые конвои немцев. По крайней мере, по моему совету полковник Тадеуш Коссинский своих людей к этому готовил. Я, естественно, тоже, капитан Лыков уже подготовил три базы в Беловежской пуще, где будут базироваться разведывательно-диверсионные группы, в случае продвижения немцев вглубь Белостокской области. По существу, для нас было гораздо выгоднее бить фашистов исподтишка, чем вступать с немцами в лобовое столкновение. Этот вопрос мы с Пителиным обсуждали ещё до начала наступления и пришли к выводу, что если удастся сбить передовые части вермахта и углубиться на польскую территорию, то нужно будет подтягивать группу Осипова к основным силам. Сейчас этот вопрос приобретал уже жизненное значение.