Командарм - Олег Кожевников

– Да, господин штандартенфюрер, вермахт всегда готов оказать услугу своим товарищам из Ваффен-СС. Капитан резерва Пульман, думаю, действительно будет полезен в операции прикрытия, осуществляемой вашим подразделением.

После этих слов командир немецкого батальона начал давать инструкции своему начальнику штаба. Затем, кивнув мне, направился к своему маленькому вездеходу, капитан запаса Пульман встал рядом со мной, а остальные офицеры чуть ли не бегом бросились к своим подразделениям. Вскоре вся эта масса техники, конных повозок, пеших гитлеровцев пришла в движение. На площади оставались в неподвижности только я, капитан запаса Пульман, мои ребята, наряженные эсэсовцами, и чуть в отдалении «ханомаг» с сидящим в бронеотсеке Якутом и пулемётчиками, напряжённо следящими, как немцы уходят. Не знаю, что чувствовал капитан запаса Пульман, наблюдая за тем, как уходит из города его батальон, а у меня, после того как в хвост немецкой колонны пристроился управляемое дядей Ваней штурмовое орудие, на сердце возникло торжество от столь удачно проведённой операции.

Когда площадь перед ратушей опустела и затих лязг гусениц штурмового орудия, я повернулся к оставшемуся в нашей компании немцу и, хищно улыбаясь, заявил:

– А вы, господин Пульман, счастливчик, в отличие от своих бывших сослуживцев!

– В каком смысле, господин штандартенфюрер?

– А в том, что остались живы, когда весь ваш бывший батальон дружно отправился в ад! Правда, вы тоже можете отправиться за ними, если, конечно, откажетесь сотрудничать.

Сказав это, я, не обращая никакого внимания на капитана резерва, уже на русском языке приказал стоящему рядом Шерхану:

– Наиль, возьми у этого хлыща пистолет и свяжи ему руки. Теперь это «язык», поэтому, если немец начнёт дёргаться, не повреди ему речевой аппарат.

Шерхан, ни слова не говоря, сделал шаг к Пульману и с размаху своим кулачищем саданул немца ниже пояса. Когда тот согнулся от боли, достал из его кобуры пистолет, сдёрнул с немца ремень и им же связал Пульману руки, предварительно заломив их за спину. Сказать, что немец был ошеломлён и унижен, значит, ничего не сказать. Это было видно по выражению его лица, когда Шерхан одним рывком за шкирку выпрямил немца и повернул того лицом ко мне. Это уже было не лицо интеллигентного человека, а что-то похожее на помойку, с текущими соплями, слезами и перекошенными чертами лица. Губы у этой физиономии тряслись, зубы выдавали частую дробь, дыхание было прерывистое, с какими-то всхлипами. Я с омерзением взглянул на немца, минуту назад бывшего самим воплощением уверенности в себе, непоколебимого спокойствия даже в момент отступления перед недочеловеками, и спросил:

– Так что, господин Пульман, будете сотрудничать?

Тот дрожащим голосом, слегка заикаясь, ответил вопросом на вопрос:

– Так вы русские? Но так же не бывает! Это не по правилам! Вы же немец, как вы можете работать на унтерменшей?

Я зло усмехнулся и ответил:

– Сам ты тупой, чванливый недоносок! И кто тебе сказал, что я не русский?

– Так у вас выговор стопроцентного немца, родившегося в районе Дрездена. Я сам из этого города и местное произношение хорошо знаю. Невозможно выучить язык так, как вы на нём говорите.

– Хм… Учителя были хорошие!

И мне сразу же вспомнился эпизод из прошлой реальности, когда герр Крюгер охаживает моё безвольное, повисшее на верёвках тело отрезком толстого электрического кабеля. При этом ругаясь на чистейшем дрезденском диалекте немецкого литературного языка. Теперь хоть знаю, где корни этой сволочи. Воспоминания заставили скрипнуть зубами и злобно рявкнуть:

– Хватит болтать! Говори, будешь сотрудничать с русскими или желаешь в ад к своему Йордану?

У немца прорезалось мужество, и он отчаянно взвизгнул:

– Сам попадёшь в свой жидовский ад! Утром танки фон Клейста размажут твои кишки по этой брусчатке! Настоящие арийцы из дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер» смешают с дерьмом и твою гориллу.

Злоба, душившая меня от воспоминаний о герре Крюгере, обрела конкретное воплощение в виде омерзительной физиономии Пульмана. Нервы не выдержали, и я с силой ударил по этой харе. Хотел по физиономии, но всё ещё функционирующие в боевом режиме инстинкты направили мой кулак в точку, отработанную на тренировках в эскадроне. А там учили убивать врагов, а не давать пощечины или просто драться, защищая своё достоинство. Вот мой кулак и попал в нужное место, а Пульман, сволочь такая, умер мгновенно.

– Дурак, – завопило моё подсознание, когда я увидел вывалившееся из рук Шерхана и рухнувшее на брусчатку тело немца.

– Какой же ты дурак, – подтвердила очнувшаяся сущность деда, – этот Пульман, по-видимому, что-то знал о двигающихся сюда немецких резервах, а теперь все эти сведения в потустороннем мире.

Силой воли я очистил мозги от охающего и причитающего голоса брюзжащего предка, и этому очень способствовала фраза, которую я бросил стоящему рядом и очумело глядящему на тело Пульмана Шерхану:

– Наиль, убери эту падаль подальше, чтобы не воняло фашистским дерьмом!

Когда старший сержант ушёл, таща за собой тело немца, я смог спокойно, уже без наслоения на мозг различных эмоций, подумать.

Получалось, что я совершил неположенную командарму глупость – поддался эмоциям. Утешать себя мыслью, что я тоже человек и имею право на слабость, глупо и контрпродуктивно. Не имею я права на эмоции и человеческие чувства – судьба слишком большого количества людей зависит от моих решений и действий. А в положении, когда от полученной у врага информации зависит будущее операции, двойная глупость поддаваться эмоциям. Пусть суд решает вину каждого немца в совершённых преступлениях, а не командарм в пылу сиюминутной ярости.

Поклявшись себе больше не допускать таких неконтролируемых взрывов эмоций, начал думать, что делать дальше. По всему получалось, что нужно действовать по разработанному ещё с Пителиным плану. Информацию, которую выкрикнул в пылу ярости Пульман, меня совершенно не пугала, а наоборот даже успокаивала. По его информации, на нас шла всего лишь дивизия, пускай и элитная. Снаряду 152-мм гаубицы глубоко наплевать, кого убивать, элиту немецкой нации или необученного салагу. В свете моего разговора с генералом армии Жуковым было отрадно узнать, что это одна из дивизий моторизованного кулака вермахта, которая должна прессовать наш Юго-западный фронт, брошена против нас. Значит, задача, которую поставил генерал армии перед 10-й армией, выполняется. Мы своим наступлением всё-таки смогли оттянуть часть сил 1-й танковой группы фон Клейста.

В разведсводках ГРУ, которые я получал перед войной как комбриг 7-й ПТАБр, были данные и по немецким войскам, дислоцированным на южном фланге. И я знал, что такое 1-я танковая группа Эвальда фон Клейста. Туда входили четыре армейских корпуса и 16-я моторизованная дивизия. Так вот три армейских корпуса были по существу моторизованными. В их составе было пять танковых дивизий и четыре моторизованные, включая две элитные дивизии СС – «Викинг» и «Лейбштандарт Адольф Гитлер». Страшный железный кулак, имеющий в своём составе 880 танков, нацеленный на третий по значению город в стране – Киев. И получается, что вермахт ослабил этот кулак из-за действий 10-й армии. И вполне вероятно, не только на одну дивизию СС. Немцы же понимают, что развёрнутый в боевые порядки 6-й мехкорпус даже самой элитной дивизией не остановить. Пускай потери у нас очень большие, но в наступлении на Варшаву всё равно принимают участие более трехсот танков и из них почти половина это новейшие тяжёлые танки – Т-34 и КВ. Немцы далеко не дилетанты в войне. И даже если их агентура после образования Белостокского котла перенацелена на восточный театр военных действий, то всё равно они наверняка прикинули, сколько русских танков каталось по аэродромам люфтваффе. А эти объекты в первую очередь подвергались нашим атакам. Наверное, именно из-за потерь в самолётах, а не из-за шока у командования люфтваффе, мы особо не страдали от действий немецкой авиации. Вполне справлялись наличными средствами ПВО и немногочисленными истребителями авиадивизии Черных. Тем более парк истребителей Черных пополнялся «мессершмиттами». И если раньше был дефицит самолётов, то сейчас остро ощущалась нехватка лётчиков. Их убыль за счёт трофеев не заместишь.