Любимец Израиля. Повести веселеньких лет - Аркадий Лапидус

Эта неадекватная реакция меня и озадачила. Неожиданно я увидел то, что не хотел бы увидеть никогда. Меня «прописывали». И как новичка, и как репатрианта, не знающего местного языка. Причём ничего не делая для этого специально. Да и не нужно было ничего делать! Чуть меньше пауза, чуть больше скорость – и всё. То, что я мог запросто сдохнуть, никого не волновало. Так же, как и в тюрьме никого не волнуют ощущения и претензии того, кого насилуют по кругу…

И я обозлился! Не озлобился, а именно обозлился. Как когда-то в далёкой юности перед соревнованиями.

И произошло то, что должно было произойти: усталость исчезла! Сразу! В один миг! Как будто кто-то выключил или включил что-то в организме.

– Если тебя ударили по одной щеке, подставь другую! – тут же прозвучало в голове как приказ, и я, обычно не согласный с таким способом пробуждения совести у толстокожих, благодарно подчинился. В данной ситуации это был единственный вариант, ведущий к победе. Поэтому я выполнил его так, что у истязателей глаза заметно расширились.

Нет, я не бросился под колёсат и не нырнул в помойное чрево, хотя там уже плескалось непередаваемое по привлекательности белёсое озерцо жидкого ядовитого вонизма. Я снова стремительно растянул рот до оптимистической бесконечности и начал то, что и не кончал.

Но как!

Контейнеры летели, как пустые коробки из под обуви!

Мало того!

Успевая обслуживать свою сторону, я начал перехватывать ёмкости израильтянина…

Но главное – это лёгкость, с которой я бежал. Такое было только в далёкой юности, когда я марафонил по 20–40 километров перед соревнованиями. Напоминаю: "Лёгкие сжимались и разжимались автоматически, и я был не я, и всё происходящее виделось как будто бы со стороны!".

Пресловутая подножка была мне теперь до фонаря. Даже когда машина сделала длинный перегон, я только махнул рукой на приглашение туземца занять своё почётное стоячее место.

Теперь я летел над землёй, как ангел, и хотя и обливался водой ещё раза три и налипло на меня, соответственно, в три раза больше всякой дряни, но туземцы (шофёр и мой напарник) уже не хихикали. Они поняли, что я не окочурюсь от разрыва сердца, как предыдущий репатриант. Он умер именно у этой машины. Об этом я узнал недели через две и покрылся гусиной кожей, так как неожиданно до конца осознал, как был близок к этому.

Ох, как близок!..

Вот и всё!

По инерции, а вернее, от невозможности остановиться, я делал в этот день ещё что-то по дому, но когда мне позвонил хозяин с двумя синими жилками у виска и стал уговаривать выйти на работу завтра, я отказался. Как раз в это время энергетический реактор выключился, и я сказал ему, что нельзя зарабатывать деньги ценой жизни. Неважно – своей или чужой…

Он меня не понял. Как и не понял, что у меня за дама дома, по имени Тахикардия, и которая до сих пор не уходит. Моя невероятная для новичка стойкость и предполагаемая сексуальность произвели такое впечатление, что шеф по очистке даже предложил мне работу в русском мусорном экипаже. Это было значительное повышение и исключительная привилегия, но я и от этого отказался. Наотрез!..

И правильно сделал! Интуиция и прошлая спортивная память не подвели. Только на пятый день я перестал пить валокордин и смог ходить, не вскрикивая на каждом шагу от боли в мышцах ног и рук. Для тех же, кто, к своему счастью, не знает, что это за препарат, поясняю: валокордин – сердечное лекарство, а не особый вид алкоголя или наркотика.

Нет, надо всё-таки пробиваться в дворники, а не хвататься за что попало. Савланут! Что означает по-местному, туземному, – терпенье и труд всё перетрут! О, звонок! Неужели оттуда! Вот счастье-то! Бегу, бегу!..

Скорость эскадры определяется не по самому мощному эсминцу или крейсеру, а по самому слабому. Так что смело можете ориентироваться на меня и тех, кому ещё хуже. И не надо называть нас неблагодарными. Оттого, что мы не дохнем молча, а кричим благим матом, Израилю, да и всему миру, только польза. Дольше просуществуют! Хотя, если быть до конца честным, то я считаю, что любое учреждение и государство – враг человека. Образуясь для нас, они в конце концов всё больше работают на себя, а значит, против нас. И не надо рассказывать басни про хорошего бюрократа. Как человек он может быть и хорошим, а как бюрократ – никогда!

Однако одновременно с этим я верю и в торжество бюрократии. То есть если тебе положено, то будет всегда, а если нет, то можно найти какую-нибудь закорючку, по которой всё равно – есть! Но это, конечно, с адвокатом или другим таким же жадным и бессовестным ангелоподобным братом.

Эти служители закона и безжалостные выжиматели «бабок» мне и объяснили, что по государственному эталону Израиля я оказался в самой паршивой возрастной группе. Ещё не пенсионер, но уже и не молодой жеребец.

А раз так, то и на работу не берут и никаких пособий не платят. Даже пособия по моему травмированному позвоночнику не положено, хотя нога болит и иногда, как и раньше, даже сидеть трудно. Говорят, если бы я был одиночка, то платили бы, а так как у меня семья, и жена работает, то не полагается. Как будто бы на её жалкий минимум можно прожить мне, ей, семнадцатилетней ученице дочери и хроменькой собачке Чуче.

Такую еврейскую, а вернее, бюрократическую логику мне – простому человеку с коктейлем наций и жизней в душе и в крови – не понять. Хотя «чистокровные» евреи что-то разнюхивают и меры предпринимают. Многие, например, перед приездом в Израиль разводятся и, если есть дети, делят их, чтобы получать пособия как матери и отцы-одиночки. Этот народ быстро ориентируется во всём, что касается притока денег, хотя в этом не только его счастье, но и большая беда, так как, если не опомнятся, то в будущем их ждёт неизбежное вырождение.

Но это – когда ещё!.. А пока колесо Божьей коррекции не повернулось, гибну я. Но не до конца! Днём я судорожно хватаюсь за скрипку, а по утрам ищу работу.

На днях повезло несказанно. Ходил я, ходил в полупридушенном дёрганном состоянии вдоль трассы Нетания – Тель-Авив, клянчил, клянчил, и наконец один русскоязычный работодатель сжалился. Он взял меня никайонщиком (Напоминаю – уборщиком!) в супермаркет. Это в тридцати километрах от Нетании – в северной части Тель-Авива. Щётка, совок, тряпка, ведро с водой – и вперёд! Одним махом выбился на передовую ступень профессиональной лестницы репатрианта из СНГ. О зарплате и не спрашивал. Дай Бог, если минимум, а то и меньше. Тут все работы подобной квалификации, как правило, оплачиваются одинаково. Причём неважно, лёгкая работа или граничащая с инфарктом и инсультом.

Эта была – в самый раз! И хотя здесь тоже ни на секунду не давали присесть и остановиться и через восемь часов ноги деревенели, но это же никакого сравнения с бегом за мусорной машиной. Рай, да и только! Тем более, что общения прорва. Почти все продавцы и остальные никайонщики – русские. То есть с теми же совершенно местными фигурными носами и хитрожопыми глазами, но оттуда – из СССР.