Звезды светят вниз - Сидни Шелдон

Но вот пальцы опустились на клавиши, и снедавшая его нервозность исчезла. За роялем сидел не он – другой, чье невозмутимое спокойствие поражало, чья выдержка вызывала восхищение.

В зале зазвучала музыка.

Лара почувствовала, как по коже пробежал электрический ток. В присутствии Филиппа она как бы впадала в гипноз, ее внутреннее «я» размывалось. Мы станем мужем и женой, подумала она. Я знаю это.

Откинувшись на спинку кресла, она целиком отдала себя волшебным звукам.

Как обычно, концерт явился истинным триумфом музыки. По его окончании в гостиной артистической уборной было не протолкнуться. Филипп уже давно приучил себя делить восторженную толпу на две группы – поклонников и коллег-музыкантов. Первые всегда неистовствовали. Вторые, когда талант исполнителя оказывался на высоте, сердечно поздравляли пианиста с успехом. Когда же что-то не задавалось, поздравления звучали еще более сердечно.

В Амстердаме у Филиппа было особенно много почитателей. Сейчас он стоял окруженный десятками исступленных поклонников – улыбаясь, раздавая автографы, боясь обидеть своим невниманием какого-нибудь абсолютно чужого ему человека. Всякий раз откуда-то из угла несся крик: вы меня помните? И всякий раз он утвердительно кивал: о! знакомое лицо!

Филипп хорошо помнил историю сэра Томаса Бичама[34], придумавшего уловку, которая должна была скрыть от окружающих его уже стариковскую память. На вопрос «вы меня помните?» маэстро неизменно отвечал: ну конечно же! как дела? как отец? чем он занимается? Уловка срабатывала до тех пор, пока после одного из концертов некая молодая леди не сказала: «Сегодня, сэр, вы превзошли самого себя. Да, вы меня еще помните?» Бичам галантно склонил голову: «Разумеется! Как отец, чем занят?» – «С отцом все в порядке, спасибо. Его величество по-прежнему правит Британией».

Филипп продолжал подписывать программки, краем уха ловя фразы:

– Сегодня здесь играл сам Брамс...

– Меня так тронул финал...

– Я скупил все ваши диски...

– И автограф для мамы, пожалуйста...

Внезапно он почувствовал на себе чей-то горящий взгляд, поднял голову. Возле самой двери стояла Лара.

– Простите... простите...

С трудом проложив дорогу к двери, взял Лару за руку:

– Какой чудесный сюрприз! Но что привело вас в Амстердам?

Будь осторожна, Лара!

– Дела. Увидела в отеле афишу концерта, решила пойти. – Вполне невинно, да? – Вы сегодня были неподражаемы, Филипп!

– Спасибо. Я... – Он повернулся, чтобы дать еще один автограф. – Мы сможем поужинать вместе?

– Да.

* * *

Ужинали в ресторане «Бали» на Лейдсестраат. Стоило им распахнуть входную дверь, как посетители, разом вскочив из-за столиков, устроили настоящую овацию. В Штатах, подумала Лара, аплодисменты предназначались бы мне. Но в ту минуту она искренне радовалась за своего спутника.

– Для нас большая честь принимать вас, мистер Адлер, – сказал метрдотель и повел их к столику.

– Спасибо.

Усевшись, Лара незаметно окинула взглядом зал ресторана.

– Вас здесь любят, Филипп!

Он покачал головой:

– Любят не меня – музыку. Я всего лишь посредник. Это стало понятно много лет назад. Я рос довольно самоуверенным юношей и однажды, после сольного концерта, когда публика разразилась аплодисментами, я с глупой улыбкой отвесил ей поклон. Слава Богу, дирижер поднял лист с нотами и потряс им в воздухе. Аплодисменты стали громче. До людей дошло, что они приветствуют Моцарта! Тот урок мне уже не забыть.

– А вам не надоедает изо дня в день играть одно и то же?

– Нет. Одинаковых концертов на свете не бывает. Музыка – да, та же, но дирижер – другой, оркестр – другой.

После недолгого общения с официантом Филипп продолжил:

– Музыкант всегда стремится достичь в исполнении совершенства, но это просто невозможно, потому что музыка выше нас, лучше нас. Чтобы понять замысел композитора, приходится все время искать новые формы.

– И вы никогда не испытываете удовлетворения?

– Нет. Любому автору присуще особое, свойственное лишь ему звучание. Играя Дебюсси, Брамса, Гайдна, я постоянно пытаюсь нащупать специфическую тональность каждого.

К ним подъехала тележка. Повар-индонезиец со скрупулезным мастерством выполнил заказ. Под стеклянной крышкой были видны двадцать два блюда: несколько сортов мяса и рыбы, цыпленок, приготовленный на пару рис, овощи и десерт.

– Неужели все это можно съесть? – рассмеялась Лара.

– Голландцы не жалуются на отсутствие аппетита. – Глаза Филиппа улыбались.

Не отрывая взгляда от ее лица, Филипп ловил себя на том, что общество этой молодой женщины доставляет ему неосознанное, какое-то тревожное наслаждение. Избалованный вниманием множества прекрасных дам, в глубине души он был вынужден признать: ни на одну из них Лара не походит. Сильная и в то же время хрупкая, Лара явно не отдавала себе отчета в том, насколько она красива. А ее голос – грудной, чувственный? Да, в ней мне все нравится.

– Куда вы намерены держать путь дальше? – спросила Лара.

– Завтра – Милан, потом – Венеция и Вена, оттуда – в Париж, Лондон, Нью-Йорк.

– Звучит очень романтично.

Филипп захохотал.

– Вот уж никогда бы не сказал! Толчея в аэропортах, скучные номера отелей, ресторанная еда. Хорошо еще, что музыка отвлекает от этой рутины. Ненавижу позировать фотографу, который говорит: сейчас вылетит птичка!

– Боюсь, я не совсем поняла.

– Очень трудно быть выставленным на всеобщее обозрение, улыбаться тем, до кого тебе нет абсолютно никакого дела, постоянно видеть вокруг чужие, незнакомые лица.

– Это я знаю по себе, – медленно произнесла Лара.

* * *

Ужин близился к концу, когда Филипп сказал:

– После концерта так хочется отдохнуть! Может, совершим прогулку по каналам?

– Я – «за».

Выйдя из ресторана, они пересекли набережную и поднялись на палубу небольшого суденышка. Темное небо было безлунным, но город сверкал тысячами крошечных огней. Их колеблющиеся на воде отражения создавали атмосферу волшебной сказки. Динамик возле рубки капитана убаюкивающе повествовал на четырех языках:

«Сейчас мы проплываем мимо построенных в средние века домов, что принадлежали самым зажиточным представителям торговой гильдии. Обратите внимание на фронтоны – их лепные детали уникальны. Прямо по курсу высится колокольня церковного храма... Через каналы переброшено двенадцать мостов... По утрам в тени вязов часто прячутся с мольбертами художники...»