Серебряная ведьма - Сьюзен Кэррол

Мири была уверена, что неосознанно Симон поведал ей, каким добрым, открытым, смешливым и шаловливым ребенком он был. Она заметила в нем ту деликатность, которую увидела во время их первой встречи, даже после того как он попал под влияние ле Виза, уловила драгоценные крупицы добра в мужчине, теперь крепко державшем ее за руку.

Незаметно Мири начала рассказывать о своей матери, удивительной Хозяйке острова Фэр, научившей ее магии составления отваров из трав, искусству врачевания людей и остальных обитателей земли. Ее храбрый красавец отец путешествовал с ней в воображаемом мире, охотился с ней в лесу на единорога. Она рассказала про сестер – степенную и нежную Арианн, которая заменила ей мать, импульсивную, задиристую Габриэль, с которой Мири так часто ссорилась, но на кого всегда могла положиться как на самую надежную защитницу.

Держа Симона за руку, она вдруг поняла, как опасно обмениваться воспоминаниями. Это лишь усиливало ее чувство к нему, связывало их гораздо сильнее, чем обычная страсть. Но при этом ее наполнял покой, которого она не знала очень долго.

Веки ее стали тяжелыми, и она заснула, держа Симона за руку. Но покой длился недолго, и постепенно она погрузилась в темный мир своих снов…

По стенам вверх ползли саламандры. Мири старалась уклониться от них, колотя в тяжелую дверь замка, отчаянно добиваясь, чтобы ее впустили. Остановившись перевести дух, она услышала голоса, которые доносились откуда-то издалека с широкого зеленого поля.

Девушка пошла в том направлении по тропинке, спускавшейся к сверкающей реке. Впереди появились статуи. Нет, не статуи, догадалась она с замиранием сердца. Над ней возвышались знакомые ужасные шахматные фигуры.

Но в них было что-то странное, что-то тревожное. Мири замерла, увидев, что белой королевы нет, только две черные королевы, между которыми был зажат беспомощный белый рыцарь.

Пешки пошли в атаку, как прежде. Мири попыталась криком предупредить, но вместо крика послышалось хриплое карканье. Одна самая маленькая пешка выступила вперед, неся не булаву и не жезл, а книгу. Когда пешка раскрыла книгу, из нее появился зловещий зеленый туман, окутавший белого рыцаря.

Он вдохнул и упал на землю, а остальные пешки напали на него. Мири бросилась ему на помощь, но, как всегда, оказалось слишком поздно. Каменные доспехи рассыпались, обнажив окровавленное тело мужчины.

Когда Мири погладила его черные волосы, пальцы ее испачкались в чем-то черном и липком. Но теперь она увидела его лицо совершенно ясно, по его изуродованному шрамом лицу текла кровь.

– Симон, – простонала она.

– Мири!

Она почувствовала, как сильные руки схватили ее за плечи. Хотя она отчаянно пыталась освободиться, руки и голос настойчиво тащили ее из темных глубин сна.

– Мири, проснись!

Она открыла глаза и задохнулась, не зная, где находится, пока не увидела тень мужчины, склонившегося над ней.

– Симон!

Сон все еще не отпускал ее. Она резко села и тревожно провела пальцами по его лицу, щеке и бороде. Не найдя крови, зияющей раны, она наконец проснулась и облегченно вздохнула.

Симон поймал ее дрожащие пальцы и сжал их.

– Мири, что случилось? Видела кошмарный сон?

– Да, – прошептала она.

– Иди сюда.

Он обнял ее и стал укачивать, прижимая к плечу. Гладя ее по волосам, он приговаривал:

– Тихо, ты больше не спишь, и я с тобой. Ничего страшного, просто плохой сон.

Мири прижалась к нему, успокоенная его лаской и хрипловатым голосом. Но слезы продолжали течь по лицу, когда она, заикаясь, произнесла:

– Нет, ты… ты не понимаешь. Я… я вижу эти сны с самого детства. Странные сны, которые возвращаются снова и снова… Пока не станут реальностью.

Его рука у нее на голове замерла.

– Хочешь сказать – как пророчество?

– Д-да.

Мири почувствовала, как он нахмурился, и поняла, что охотник на ведьм в нем не приемлет ничего, связанного с видениями или предсказанием будущего. Но он продолжал гладить ее по голове и тихо приговаривать:

– Хорошо, расскажи мне все.

Всхлипнув, она вздохнула и сбивчиво рассказала ему твой сон про дворец, наполненный ящерицами, про гигантские шахматные фигуры, которые разбили белого рыцаря.

– А потом я поняла, что это вовсе не шахматная фигура, а ты. И ты был побежден и весь в крови, – закончила она шепотом.

Симон молчал очень долго, словно не знал, как отреагировать. Наконец он похлопал ее по плечу и сказал:

– Очень хорошо. Обещаю держаться подальше от ящериц и никогда не играть в шахматы.

Несмотря на то что говорил он серьезно, Мири понимала, что это шутка. Изо всех сил он старался прогнать се дурной сон. Она прекрасно осознавала, каким бредом ему все это казалось, но на душе от этого легче не стало. Уткнувшись головой ему в грудь, она отодвинулась и подняла голову, чтобы разглядеть его в темноте.

– Это не шутка, Симон. Ты должен отнестись к этому серьезно. Знаю, что все выглядит невероятным, просто сумасшествием, мои сны поначалу всегда неясные. Это маски, символы события, которые я не могу понять, пока не станет слишком поздно. – Она скривила губы. – И мои кошмары почти всегда сбываются. Самый страшный был несколько лет назад. Я… я постоянно видела во сне резню в День святого Варфоломея. Всех этих невинно убиенных. Не могу даже описать, как: это было ужасно.

– И не надо, – попросил Симон. – Я был в Париже с моим хозяином, помнишь?

Мири помнила, но всегда думала об этом с отвращением, представляя себе, какие страшные дела мог совершить Симон в ту ночь под руководством ле Виза. Она уставилась на него, желая разглядеть его лицо.

– Значит, ты был с ле Визом в ту ночь, чтобы… чтобы…

– Нет. – Симон ответил резко, но она восприняла его тон с облегчением и снова прижалась к нему. – Господин ле Виз решил, что я не готов к… осуществлению Божьей кары в отношении еретиков, как он это назвал. Он запретил мне покидать дом, но даже глубоко в подземелье я мог слышать крики… женщин и детей. Да простит меня Господь, Мири, я ничего не сделал, чтобы помочь им. Казалось, что в ту ночь все буквально сошли с ума, я словно бы отравился. Никогда не испытывал такого страха, но… но и такой злости и ненависти тоже.

– Это дело рук Темной Королевы, – попыталась Мири успокоить Симона. – Злодейка наполнила воздух миазмой.

– Что?

– Это самый опасный яд. Если вдохнуть его, помрачается ум, вызывая к жизни самые низменные и страшные чувства.

– Неужели такое возможно? Было бы спокойнее думать, что за ужасы той ночи в ответе колдовство, но в людях столько ненависти, что они вряд ли нуждаются в чьей-то помощи. Я… я почти сошел с ума от ярости. Даже схватился за нож, чтобы вырваться на улицы и… и пришлось сильно постараться, чтобы усмирить свои порывы. Выбросил нож подальше, упал на колени, и меня даже стошнило. Господин ле Виз всегда осуждал меня за мою слабость.