Дочь генерала - Нельсон Демилль

— Мы производим арест? — спросила Синтия.

Я отрицательно покачал головой.

— Я тоже думаю, что целесообразнее выждать.

Я взял телефонную трубку и набрал номер полковника Фаулера. Ответил сонный женский голос. Я назвался и услышал полковника:

— Да, мистер Бреннер?

— Полковник, я подумал, что в настоящий момент нет особой необходимости опечатывать кабинет полковника Мура или изымать оттуда вещи. Мне хотелось, чтобы вы это знали.

— Хорошо, теперь я это знаю.

— Вы просили сообщать вам о предполагаемых арестах. Так вот, я не буду брать его под арест.

— Я не знал, что вы собирались арестовать его, мистер Бреннер. Но если вы снова передумаете, будьте добры, разбудите меня попозже, чтобы я мог вести счет.

— Разумеется, полковник. — Люблю ироничных людей. — И еще я хочу попросить вас никому ни о чем не рассказывать. Это может повредить расследованию.

— Понимаю, но генералу я все-таки доложу.

— Думаю, это ваша обязанность.

— Прямая. — Фаулер кашлянул. — У вас еще есть подозреваемые?

— В настоящий момент — нет. Есть, правда, кое-какие соображения.

— Уже хорошо. Что-нибудь еще, мистер Бреннер?

— У меня появились свидетельства, что капитан Кемпбелл... как бы это выразиться... вела активную светскую жизнь.

Гробовое молчание. Я продолжал:

— Это должно было так или иначе вылиться наружу. Не знаю, связано ли это с убийством, но я сделаю все, что в моих силах, чтобы свести до минимума вред Форт-Хадли и армии в целом, если информация дойдет до прессы.

— Может быть, нам стоит обговорить это подробнее за кофе? Скажем, у меня дома часиков в семь?

— М-м... мне не хотелось бы беспокоить вас в такой час.

— Мистер Бреннер, ваше поведение граничит с неподчинением. Кроме того, вы наносите мне личную обиду. Жду вас точно в семь ноль-ноль.

— Слушаюсь, сэр.

Фаулер положил трубку.

— Надо поговорить со связистами, — сказал я Синтии. — Какие-то перебои с телефоном.

— Что он сказал?

— Полковник Фаулер просит пожаловать к нему на чашку кофе. В семь ноль-ноль.

Синтия посмотрела на часы:

— Успеем немного поспать. Готов?

Я оглядел помещение. Большая его часть была погружена в темноту, и многие уже спали на походных кроватях, хотя иные трудоголики еще гнулись над микроскопами, анализными трубками, пишущими машинками.

Мы пошли к выходу. Я спросил:

— В том мешке с одеждой не было ее уэст-пойнтского кольца?

— Нет.

— И в домашних вещах не нашли?

— Нет. Я спрашивала Кэла.

— Странно.

— Может быть, Кемпбелл его потеряла или отдала почистить? — предположила Синтия.

— Все может быть.

— Пол, если бы ее нашли живой и если бы сейчас она была с нами, что бы ты ей сказал?

— А что бы ты сказала? Твоя работа — утешать изнасилованных.

— Я тебя спрашиваю.

— Хорошо, попробую... «Энн, — сказал бы я ей, — я не знаю, что произошло у тебя в прошлом, но постарайся смотреть на вещи спокойнее, не мучая себя воспоминаниями, не доводя до исступления. Тебе нужен добрый совет. Постарайся преодолеть ту боль, которую ты испытала, постарайся найти как бы духовный противовес. Не надо мстить человеку или нескольким людям, которые... которые дурно обошлись с тобой». Я бы напомнил ей, что она полноценная человеческая личность и впереди у нее целая жизнь. У нее появятся хорошие друзья, и они будут заботиться о ней, если она сама не махнет на себя рукой... Вот в этом духе.

— Да, именно это Кемпбелл надо было услышать при жизни. Может быть, кто-нибудь и говорил ей это. С ней случилось что-то очень нехорошее, и она не нашла другого выхода. Такое поведение со стороны умной, образованной, привлекательной, добившейся служебного успеха женщины — это результат тяжелой душевной травмы.

— Какой, например? — спросил я.

Мы вышли из ангара на свежий воздух. Луна зашла, и миллиарды звезд усеяли ясное небо над Джорджией. Я смотрел на раскинувшееся передо мной пространство Джордан-Филдз и вспоминал, как каждую ночь здесь зажигались огни и три раза в неделю после полуночи на аэродром приземлялся следовавший спецрейсом самолет.

— Я разгружал тут мертвых из Вьетнама, — сказал я.

Синтия ничего не ответила.

— Если ее будут хоронить в Мидленде, здесь соберется народ после отпевания. Наверное, завтра или послезавтра.

— Ты тоже будешь?

— Естественно.

Мы подошли к автомобилю. Синтия сказала:

— Ты спрашиваешь, какая травма... Я думаю, ключевая фигура во всей этой истории — ее отец. Властный человек, заставивший дочь поступить на военную службу и, в сущности, распоряжавшийся ее жизнью, слабовольная мать, частые отлучки, мотание по всему свету, полная зависимость от отца. Вот Энн и взбунтовалась. Все это подробно описано в учебниках.

Мы сели в машину.

— Наверное, ты права. Однако есть миллионы дочерей с похожей биографией...

— Понимаю. Но так обстоит дело.

— Я о другом думаю. Не объясняется ли ее ненависть какими-нибудь ненормальными отношениями с отцом?

Мы двинулись к выезду с аэродрома.

— Догадываюсь, что ты имеешь в виду. Но как ни трудно доказать факт изнасилования и убийство, еще труднее доказать кровосмешение. На твоем месте, Пол, я не стала бы касаться этой темы. У тебя могут быть неприятности.

— Могут. Первое дело, которое мне поручили в УРП, была кража в казарме. Видишь, как далеко я пошел. Еще один шаг, и — на краю пропасти.

Мы подъехали к гостинице и по наружной лестнице поднялись в наши номера на втором этаже.

— Ну что ж, — сказала Синтия, — спокойной ночи.

— У меня, похоже, открылось второе дыхание, — сообщил я, — полон энергии и слишком взвинчен, чтобы уснуть. Может быть, выпьем, посмотрим телик?

— Вряд ли.

— Сейчас лучше не спать. Потом будет трудно вставать. Давай примем душ, расслабимся, посидим немного, а там уж — к полковнику Фаулеру.

— М-м... не знаю...

— Пойдем.

Я отпер дверь своей комнаты, вошел, Синтия последовала за мной. Она позвонила дежурному администратору и попросила разбудить в пять тридцать.