Зачем мы спим. Новая наука о сне и сновидениях - Мэттью Уолкер

Сон, и особенно быстрый сон, совершенно необходим человеку, чтобы залечить эмоциональные раны. Но нужны ли сами сновидения и конкретно сновидения о произошедших событиях, чтобы обезопасить наш разум от когтей болезненной тревожности и психогенной депрессии? Именно на этот вопрос попыталась ответить доктор Розалинд Картрайт, работающая в чикагском Университете Раша.

Картрайт, которая в исследовании сновидений, по моему мнению, такой же первопроходец, как и Фрейд, решила изучить содержание снов у пациентов с симптомами депрессии, проявившимися после серьезных эмоциональных переживаний — разводов или тяжелых разрывов отношений. Она начинала собирать рассказы своих пациентов как раз в период их высшего эмоционального напряжения, тщательно анализируя все, что было сказано о сновидениях, и отмечая малейшие совпадения с реальными жизненными ситуациями. Затем, иной раз спустя год, Картрайт снова обследовала своих пациентов, чтобы определить, ушла ли вызванная эмоциональной травмой депрессия или же человек остался в тревожном состоянии.

В серии публикаций, которые я до сих пор перечитываю с восхищением, Картрайт поведала публике, что только те пациенты, которые видели сны о происходящих событиях, смогли через год полностью избавиться от стресса и выздороветь, причем дополнительное исследование показало полное отсутствие каких-либо признаков депрессии. Те пациенты, в чьих снах не отражались мучительные переживания, не смогли отрешиться от печального события и остались в депрессивном состоянии.

Исследования Картрайт показали, что для избавления от нашего эмоционального прошлого недостаточно быстрого сна с какими угодно сновидениями. Ее пациентам помогал лишь быстрый сон со сновидениями, напрямую связанными с реальными психологическими травмами. Только такие сновидения могли обеспечить клиническую ремиссию и позволить больным, перевернув драматическую страницу травмирующего прошлого, двигаться в новое эмоциональное будущее.

Работы Картрайт подтвердили нашу теорию ночной биологической терапии, но потребовалась случайная встреча на конференции в одну холодную субботу в Сиэтле, прежде чем мои собственные теоретические изыскания и лабораторные исследования перешли в область клинической практики и помогли нивелировать деструктивное состояние посттравматического стрессового расстройства (ПТСР).

Пациенты с ПТСР — это в основном участники военных действий, которые пытаются восстановиться после полученных психических травм. Их порой изводят навязчивые воспоминания и постоянно повторяющиеся ночные кошмары. Я задался вопросом, а не сломался ли у людей, страдающих от ПТСР, тот самый лечебный механизм быстрого сна, который помогает здоровым людям справляться с травматическими воспоминаниями.

Человек, побывавший в зоне боевых действий, услышав на улице хлопок глушителя автомобиля, может заново пережить весь внутренний травматический опыт. Подобные факты подсказали мне, что сон не смог удалить из памяти засевшие там травматические воспоминания. Пациенты с диагнозом ПТСР часто говорят о том, что не могут преодолеть этот травматический опыт, потому что к ним постоянно возвращаются воспоминания о пережитом, а с ними и пережитые во время стресса эмоции, которые намертво засели в мозге.

Мы уже знали, что у пациентов с диагнозом ПТСР нарушен быстрый сон и повышен уровень норадреналина, который усиленно вырабатывала их нервная система. Основываясь на нашей теории ночной терапии сновидений в фазе быстрого сна и данных, подкрепляющих эту теорию, я, применив эту модель к ПТСР, выдвинул другую сопутствующую теорию. Согласно этой теории, развитию ПТСР способствует чрезвычайно высокий уровень норадреналина, который не позволяет пациентам видеть сновидения в фазе быстрого сна. В результате мозг пациентов не в состоянии разделить воспоминания о травмирующем событии и сопровождающие их эмоции, поскольку нейрохимическая среда стресса слишком насыщенна.

Однако наиболее убедительными для меня были повторяющиеся кошмары, о которых говорили пациенты с ПТСР и которые являются настолько надежными симптомами, что входят в перечень тех, что требуются для диагностирования этого заболевания. Если мозг не может разъединить эмоции и память в течение первой ночи, следующей за травматичным опытом, то, по моей теории, попытка должна повториться в следующую ночь, поскольку сила «эмоционального якоря», связанного с памятью, остается слишком высокой. Если процесс терпит неудачу и во второй раз, новая попытка будет предпринята снова и снова, уподобившись треснувшей пластинке. Именно поэтому пациенты с ПТСР мучаются от повторяющихся кошмаров.

Логично было предположить, что если снизить уровень норадреналина, восстановив таким образом сбалансированное химическое состояние мозга, то нормализовавшийся быстрый сон пациента сможет продолжить свою терапевтическую работу. Вместе с восстановлением качества быстрого сна должны были ослабнуть симптомы ПТСР и уменьшиться число повторяющихся кошмаров. Это была научная теория, нуждавшаяся в клинических доказательствах. А затем меня осенило.

Вскоре после того, как моя теоретическая работа была опубликована, я познакомился с доктором Мюрреем Раскиндом — замечательным врачом, который работал недалеко от Сиэтла в Министерстве по делам ветеранов США. Мы оба представляли результаты наших исследований на конференции в Сиэтле и в то время не знали о последних работах друг друга. Раскинд — высокий мужчина с добрыми глазами — обладал выдающейся проницательностью клинициста, скрывающейся за шутливым поведением, и был признанным авторитетом как в области ПТСР, так и болезни Альцгеймера. На конференции Раскинд представил новейшие результаты своих наблюдений, которые его озадачивали. В своей клинике Раскинд лечил пациентов, в основном военных ветеранов, с помощью празозина[86] — препарата, снижающего высокое кровяное давление. Это лекарство, показав свою безусловную эффективность в снижении давления, неожиданно обнаружило дополнительный положительный эффект: его применение сократило количество повторяющихся кошмаров у пациентов с диагнозом ПТСР. После всего нескольких недель лечения многие пациенты приходили в клинику и удивленно-озадаченно заявляли: «Док, странное дело, но я больше не вижу этих кошмаров. Чувствую себя гораздо лучше и теперь не боюсь засыпать».

Оказывается, прописываемый Раскиндом празозин не только снижал кровяное давление, но и — случайный побочный эффект — подавлял действие норадреналина. По существу, Раскинд, хотя и непреднамеренно, восхитительным образом провел эксперимент, о котором задумывался и я. Снизив аномально высокую концентрацию норадреналина, Раскинд создал нейрохимическое условие, которое до этого отсутствовало в быстром сне пациентов с ПТСР. Празозин постепенно снижал вредно высокий прилив норадреналина, обеспечивая этим пациентам более здоровое качество быстрого сна. А вместе со здоровым быстрым сном пришло ослабление клинических симптомов, и что важнее всего — сокращение повторяющихся ночных кошмаров.

Мы с Раскиндом продолжали общаться и дискутировать на протяжении всей конференции. Потом, через несколько месяцев, он приехал в мою лабораторию в Беркли, и мы весь день и весь вечер за ужином обсуждали мою нейробиологическую модель ночной эмоциональной терапии и то, как идеально она объясняет результаты применения Раскиндом празозина. Это была, возможно, самая потрясающая за всю мою карьеру беседа, от которой у меня до сих пор бегут мурашки по телу. Базовая научная теория больше не искала клинического подтверждения, то и другое счастливо встретились в дождливый день в Сиэтле.