Запечатанное письмо - Эмма Донохью

— У Мэриан были исключительные обстоятельства; только сложности закона помешали Льюису получить развод, чтобы он мог на ней жениться. И она известна не только своими романами, но и высоконравственными поступками, — вот почему она была вновь принята обществом. С другой стороны, ваша Хелен Кодрингтон…

Насмешливая интонация побудила Фидо прервать ее:

— Все равно я в долгу перед ней. Вы забываете о верности, о преданности, о сестринских отношениях, если хотите.

— О нет, не забываю. А вы подумали о нас, о ваших товарищах из Лэнгхэмской группы, когда оказались замешанной в эту громкую историю? Где тогда были ваша верность и сестринское отношение?

Фидо вцепилась в столешницу, пытаясь глотнуть воздуха.

— Я очень сожалею о том, что все это стало известно. Но вскоре все утихнет, поскольку я не намерена выступать свидетельницей.

Бесси Паркес ехидно посмотрела на нее:

— Вам еще не доставили повестку в суд?

Фидо покачала головой.

— Вы подписали или нет письменное показание под присягой?

— Подписала, но…

— В таком случае вы обязаны явиться в суд под страхом штрафа или заключения в тюрьму.

Фидо охватила паника.

— Я думаю еще раз написать адвокату миссис Кодрингтон. Еще есть время; насколько я понимаю, суд состоится только через несколько недель…

— По словам моего отца, в понедельник, — сказала Бесси Паркес.

Фидо совсем забыла, что Джозеф Паркес юрист.

— Б понедельник? — с трудом произносит она. А сегодня уже четверг!

— Этот день высвободился в результате неожиданного примирения сторон предыдущего дела.

Фидо внезапно побледнела и поднялась:

— Я… Мне нездоровится.

— Вы, очевидно, надеетесь, что вас освободит записка от доктора? Очень сомневаюсь, мисс Фейтфул. — Бесси щелкнула крышкой часиков.

— Я всей душой предана нашему движению, — зарыдала Фидо, — и меня не заставят сделать то, что может повредить ему даже в малейшей степени.

— Интересно, а вы хоть отчасти осознаете, какой вред вы уже ему нанесли?

С этими словами Бесси величественно покинула ее кабинет.

Фидо почувствовала, что должна немедленно ехать домой и лечь в постель. Ментоловые пары ей наверняка помогут. «Понедельник! Понедельник!» Она не станет об этом думать, ей нужно экономить дыхание. Нужно еще прожить эти страшные четыре дня, а там что будет! И проживать их нужно постепенно, час за часом. Отважная реформистка, полная стремления изменить мир к лучшему, исчезает; теперь она просто мисс Фейтфул, дочь приходского священника, дыхание которой вырывается с пугающим свистом.

— Приходил клерк из конторы мистера Фью, — сообщила ей Джонсон, как только она переступила порог своего дома.

Фидо испуганно на нее посмотрела.

— Он… сказал, по какому делу?

Джонсон, как всегда, бесстрастно покачала головой.

— Он хотел передать что-то лично вам в руки, вот и все, что он сказал. Он еще зайдет сегодня.

Сердце у нее замерло. «Повестку в суд!»

Она не может туда явиться, просто не может. И дело не в том, что она боится предстать перед судом; Фидо надеется, что, если этого потребует ее совесть, она найдет в себе силы. Нет, дело в проблеме, которую она должна решить: под присягой дать показания против человека, обвинив его в том, чего она не может вспомнить, как ни старается, или признаться, что она этого не помнит, и, следовательно, дала ложные показания, что разрушит все обвинение ее подруги.

«Это невозможно, невозможно!»

Она все время откладывала ответ на письмо своей любимой сестры. Теперь она принимается его писать, стоя у стола, так как боится сесть, чтобы не передумать.

«4 октября

Дорогая моя Эстер!

Не могу выразить, как мне стыдно, что из газет родителям стало известно о моем невольном участии в деле Кодрингтонов. Пожалуйста, скажи им, что я надеялась избавить их и всю семью от этого страдания, принимала меры для того, чтобы мое имя не упоминалось, — но тщетно.

Как благородно с твоей стороны, Эстер, предложить сопровождать меня в суд по бракоразводным делам. Но должна сказать, что не пойду туда как свидетельница. Сегодня я уезжаю за границу и останусь там до тех пор, пока не закончится этот судебный процесс. Прошу тебя, если ты услышишь, что обо мне говорят, не верь ничему дурному.

Твоя сестра Эмили».

Мысль о побеге придала Фидо силы. За полчаса она собрала свои вещи. Вынула бархотку, украшенную маленькими сокровищами из Кента, с минуту посмотрела на нее, снова завернула в салфетку и убрала в ящик бюро. Она поручила Джонсон сообщить другим слугам, чтобы, если их будут спрашивать, они сказали, что их хозяйка уехала за границу по личным делам.

— И запомните: не принимайте никаких документов на мое имя, ни при каких обстоятельствах.

— Да, мадам. — Землистое лицо горничной, как всегда, невозмутимо.

«Слуги тоже читают газеты, — сообразила Фидо. — Должно быть, они видят меня насквозь!»

Если она не получит эту страшную повестку, не могут же ее обвинить в том, что она ее проигнорировала? К сожалению, она плохо разбирается в законах. Не в первый раз она проклинала отсутствие системы в женском образовании. Ей пришло в голову посоветоваться со своим адвокатом, мистером Маркби, который защищал прессу в нелепом обвинении в плагиате рассказа, связанного с правилами игры в бридж. Но нет, как она объяснит ему, что подписала (не читая) свои показания под присягой относительно инцидента, во время которого пребывала в полусонном состоянии в результате приема лауданума!

Горничная шла следом за ней со словами:

— Но, мадам, куда же вы на самом деле отправляетесь?

Беспокойство ли в ее низком голосе? Осуждение? Привязанность? Фидо не знала.

— Извините меня, Джонсон, но если вы не будете этого знать, то вам нечего будет сказать, как бы вас к этому ни принуждали.

Она подхватила небольшой саквояж, вышла из дома и посмотрела на Тэвитон-стрит. Город готов поглотить ее, как пропасть.

Женщина не должна делать любовь своей профессией.

Барбара Лей Смит (позднее Бодишон).

Женщина и работа (1857)

— Садитесь, пожалуйста. — Хелен провела в пыльную гостиную Фью, явившегося к ней в пятницу вечером. Спустя десять дней после увольнения слуг — за исключением молчаливой миссис Николс — у дома уже запущенный вид. — Шерри? — предложила Хелен, через силу заставляя себя соблюдать вежливость. Какаду пронзительно верещал.