Остров Сахалин - Эдуард Веркин

Поскольку это была не годовщина, а обычное девятое число, мордование вершилось без присутствия приличной публики и представляло собой дежурное поливание сидящего в клетке американца пометом и грязью. Китайцы не особо старались уязвить сидящего в клетке, однако появление лейтенанта Фукуи изменило ситуацию – под впечатлением от перенесенных душевных волнений Фукуи впал в припадок сквернословия и пустился с бешеным воодушевлением ругать правительство и имперские ценности, но из-за отсутствия зубов и сломанного носа слова из Фукуи посыпались хоть и яростные, но вполне себе неразборчивые. Вид же самого Фукуи, худого, с растрепанными волосами и горящими глазами, однозначно указывал на необходимость более интенсивного закидывания нечистотами американца, в результате чего воодушевленные горожане практически погребли несчастного янки под градом испражнений, грязи и помоев.

С тех пор жизнь Фукуи сильно переменилась. Его стали приглашать на все массовые собрания, где он, придя в истерический экстаз, бранился и обличал, за что потом получал свою миску супа и несколько горстей крупы. Скоро Фукуи сделался неотъемлемой частью сходок подпольных либерал-демократов, с одной стороны, и официальных имперцев-националистов – с другой. Дело в том, что Фукуи, воспрянув, выправил себе вставную челюсть, так что если публика хотела послушать виртуозную брань в адрес правящего режима, то Фукуи вставлял челюсть, если же требовалось пламенной речью прославить дух Императора и его мудрую политику, челюсть достаточно было вынуть.

– Вот так мы здесь и живем, – вздохнул врач. – Карафуто ест людей.

– Но вы же можете уехать, – сказала я. – После окончания своего контракта…

Врач помотал головой и с прискорбием сообщил, что лично он уехать не может, поскольку он не совсем на службе, он – условно свободный, его каторга закончилась пятнадцать лет назад, после чего его приняли на медицинскую должность – на острове чудовищная нехватка врачей, поэтому негласно разрешено принимать в качестве гражданских специалистов бывших каторжных. Я не стала спрашивать, за что он угодил на каторгу, но доктор, не стесняясь, рассказал, что попал сюда за кражу наркотических веществ и за жестокое обращение с животными, и тут же пояснил, что наркотики он воровал для больного дельфина. Дельфин якобы служил в силах береговой обороны и выслеживал еще не потопленные вражеские субмарины, а после потопления последней был списан из флота по ранению, жил в дельфинарии, а потом, утратив силы, был отправлен на ворвань, но спасен патриотами. В армии дельфин пристрастился к стимуляторам и без них чувствовал себя несчастно, поэтому тогда еще молодой врач похищал их с медицинских складов, впрочем, он и сам скоро пристрастился к наркотикам. Приговор оказался суров – каторга. Вышло так, что врач пострадал за сострадание. Я не очень поверила в сказку про дельфина, но спорить не стала, мне нравились эти враки. К тому же они скрашивали невыносимо медленное продвижение состава и отвлекали от стонов раненых. И от других мыслей.

Врач оказался интересным человеком и приятным рассказчиком, ради этого я смирилась и с привычкой грызть ногти, и с ароматом сивушных масел, и пятнами засохшей крови на халате.

– Сахалин – это страх. Мы боимся. Боимся зимы – потому что холодно, боимся лета – потому что жарко, боимся землетрясений, беглых каторжников, сумасшедших боимся. Их все боятся. И сумасшедших, и сумасшествия. Я знал одного…

Врач замолчал, прислушиваясь к дорожным звукам, к перестуку колес и лязганью вагонных буферов, и забыл, что хотел рассказать, и произнес дрожащим голосом:

– И разумеется, здесь все боятся МОБа. Впрочем, ничего удивительного…

Он поглядел в окно, на дым за горизонтом. Дым стал похож на дерево, проросшее из моря к небу, связавшее их надежной лестницей, по которой вот-вот должны были сойти боги с брезгливыми лицами.

Ничего удивительного, большинство населяющих Сахалин бежали сюда, как раз спасаясь от мобильного бешенства, причем большинство из этих бежавших не представляют, что такое есть мобильное бешенство, а отсутствие информации порождает совершенно фантастические легенды.

– В представлении здешнего жителя, МОБ – отнюдь не инфекция, не болезнь, – рассказывал врач. – Это что-то среднее между злым духом и проклятьем, которое может обрушиться на человека. Вокруг мобильного бешенства наворочено столько мифов и предрассудков, что иногда сам начинаешь в них верить…

Врач взял со столика музыку капитана Масады, провернул ручку, аппаратик издал сломанные звуки, никаких мелодий, никаких утят.

– Например, существует поверье, что носители мобильного бешенства невероятно критичны в выборе своей жертвы. Что, если человек страдает, допустим, выраженными кожными заболеваниями, инфицированный на него никогда не накинется. Поэтому многие условно свободные потворствуют этим самым заболеваниям, чесотке, лишаям, фурункулам, экземе. Понимаете, такое распространение кожных недугов приводит к массовым эпидемиям… Хотя всем наплевать. В задачи префектуры не входит поддержание здоровья местного населения, скорее наоборот – чем этого населения меньше, тем лучше… Но с точки зрения футурологии…

– Откуда вы знаете? – перебила я довольно невежливо.

Врач усмехнулся:

– Видите ли, ваш визит… – Он покраснел. – Ваш визит не остался без внимания общества, редко когда в наши края хоть кто-то приезжает. А такая девушка… Одним словом… Ну, все говорят. Кто бы мог подумать, футурология! И это в наши дни…

– В наши дни футурология актуальна как никогда, – возразила я. – Будущее определяется как раз в подобные дни.

– Может быть, – не стал спорить врач. – Может, вы и правы… Но мне кажется, что между нами и будущим… пропасть. Вы не представляете…

Он в очередной раз нащупал флягу.

– Распространено совершенно дикое поверье, что мобильным бешенством не может заразиться человек, перенесший клиническую смерть…

Фляга застряла в кармане брюк, и врач немного ерзал, стараясь вытянуть ее пальцами.

Кажется, тут я не выдержала и все-таки хихикнула.

– Да-да, – горячо подтвердил врач. – Именно так! Считается, что два раза умереть нельзя, поэтому те, кто однажды умирал, не могут быть носителями! Безумный бред! Недалеко от Шахтерска существует целая деревня знахарей, предоставляющих услуги по контролируемому умертвию с обязательным дальнейшим воскрешением…

– Но ведь на территории острова не зарегистрировано ни одного достоверного случая мобильного бешенства, – перебила я. – Карантин надежно соблюдается.

– Это так, но… Многие здесь находящиеся пережили вспышку на континенте. Они рассказывают ужасные вещи… Хотя что может быть ужасней нашей жизни…

Врача позвали. Он пообещал, что в наше купе никого больше не подсадят, так что я заняла полку капитана и смогла поспать несколько часов. Мне снился сон, в котором я умела играть на скрипке.

Когда я проснулась, мне показалось, что поезд сильно замедлил ход. Я опустила окно, выглянула и обнаружила причину этого замедления – весь состав был заполнен людьми: они сидели на крышах и цеплялись к платформам, они облепили тепловоз и набились между вагонами. Состав походил на огромную гусеницу, состоящую из людей, только санитарный вагон был свободен от них – на крыше дежурили несколько солдат, сбивавших лопатами всех, кто пытался прицепиться.