Мистер Пропер, веселей! - Василий Богданов

– Послушайте, – прижав зад к стулу, возмутился Н. И.

– И послушаем, – заметил азиат, опять медленно поворачивая голову, – когда придёт время.

После этих слов оба милиционера вернулись к игре в шахматы.

«Господи! – думал Гаврилов. – Это изначально была ловушка! И я добровольно в неё угодил! Как теперь выбираться?» Внутренний голос настойчиво твердил ему, что нужно просто встать и уйти. «Встань и уйди! – повторял он. – И никто из них ничего тебе не сделает. Ты свободный человек. Ты ничего не совершил. Встань и уйди». Но маленький гнусный дисциплинированный раб, который жил где-то под ложечкой, упрямо возражал, что встать и уйти невозможно, нельзя никак, раз уже ты оказался на этом неудобном стуле, в этом крохотном кабинете, перед этими строгими людьми.

– Я сейчас встану и уйду, – выдавил из себя Н. И.

Зачем он это сказал вместо того, чтобы действовать? Фраза немедленно обнажила всё его бессилие.

Вершинин пожал плечами, не отвлекаясь от игры.

– Попробуйте.

Гаврилов сдался.

– Послушайте, – сказал он, – если вы хотите задать мне вопросы, задавайте. Я готов на них ответить.

– Заплати налоги и спи спокойно, – хмыкнул азиат, переставляя фигуру. – Верно, я говорю?

– Нас интересуют, – почёсывая подбородок ладьёй, сказал Вершинин, – серые схемы.

– Я не понимаю, о чём вы говорите, – сказал Гаврилов.

– А я думаю, что вы врёте, – заметил азиат и спросил у напарника: – Показать ему бумаги?

– Покажи.

Порывшись в столе, он швырнул на стол стопку договоров, на которых Н. И. разглядел название «Каменный сад+» и фамилию своей жены.

– Не понимаю, зачем вы лезете в бутылку? – произнёс милиционер с азиатской внешностью. – Ведь всё очевидно, и в вашем случае лучший выход – это дать показания.

– Да, – вмешался Вершинин, – расскажите-ка нам во всех подробностях о том, как вы и ваша жена решили вместе надуть государство?!

Гаврилов похолодел и быстро проговорил:

– В соответствии с конституцией я имею право не свидетельствовать против себя и близких родственников!

– Имеете, – оттопыривая губу и глядя на доску, согласился Вершинин, – но это отягчающее обстоятельство.

В этот момент двери распахнулись и внутрь заглянуло весёлое брыластое лицо Шмакова.

– А ну-ка парни, освободите-ка кабинет, – сказал полковник, – человек уже здесь, – и, посторонившись, добавил: – Проходите, Анатолий Петрович, располагайтесь, где удобно, чувствуйте себя как дома!

– Вот сейчас вам и представится возможность обо всём побеседовать, – ухмыльнулся Вершинин, вставая из-за стола.

В кабинет своей неспешной походкой вошёл бывший руководитель депутатской группы «Великая Россия», депутат и крупный бизнесмен Анатолий Петрович Державин. «Ах ты предатель!» – подумал Н. И., испепеляя взглядом полковника Шмакова. Но тот не обращал на него ровно никакого внимания, как не обращают внимания на дохлую муху, упавшую между рамами.

Милиционеры вышли, оставив доску с фигурами. Шмаков, удалившись, закрыл за собою дверь, и Николай Иванович остался один на один со своим политическим противником.

– Ну что, поговорим? – Анатолий Петрович сел на место одного из милиционеров и сложил локти на стол. Н. И. никак не мог оторвать взгляда от его перешибленного носа и раз за разом прокручивал в голове детали их случайной ночной встречи на месте аварии.

– Поговорим, – кивнул он.

– Неужели же ты думал, – произнёс Державин, с сожалением глядя на собеседника, – что происходящее с тобой – обыкновенная случайность?

– Теперь-то я прекрасно вижу закономерность, – твёрдо отвечал Н. И.

– Так, стало быть, ты понимаешь и то, как можно решить твою проблему?

– Кажется, догадываюсь.

– Мне нравится, что ты быстро соображаешь, – продолжал Анатолий Петрович. – А на Шмакова зла не держи, – сказал он, – ведь он свою работу выполнил: обещал вам решить вопрос – и решил! Разве нет? Так что теперь дело за малым – завтра ты пойдёшь и снимешь свою кандидатуру с выборов, и тогда, даю тебе честное слово, уголовное дело против тебя и твоей жены не получит продолжения.

– Нет, – покачал головой Н. И.

– Нет? – переспросил Анатолий Петрович, перстнями карябая поверхность стола.

– Нет, – повторил Н. И.

– Ну смотри, – поднимаясь, произнёс влиятельный собеседник. – Это ведь только цветочки. Если человек поступает неправильно, то сначала жизнь всего лишь щёлкает его по носу, – он изобразил щелчок. – Прислушаешься – хорошо; нет – пеняй на себя, получай фофан. Больше мне нечего добавить.

После этих слов Анатолий Петрович вышел из-за стола и покинул кабинет.

По сцене клуба «Занзи-бар», выгнув потную спину, скакал длинноволосый человек в белых обтягивающих велосипедных шортах. Спереди на поясе у него был приторочен пушистый лисий хвост, которым он то и дело размахивал перед публикой; на голове каким-то чудом держался цилиндр, надетый поверх красной банданы.

Падая на колени и запрокидывая голову, человек в приступе первобытного восторга выкрикивал слова «Йе, супа, супа!», и размытая потом тушь обильно струилась из его глазниц на сведённые гримасой щёки. Затем он вскакивал, продолжал кружить по сцене в дикой экстатической пляске, совершал немыслимые прыжки, кувыркался, бился в конвульсиях, сучил ногами – и всё это под нечленораздельную английскую речь, прерываемую уже знакомым «Йе, супа, супа!».

Остальные музыканты трясли головами и поддерживали возгласы солиста дружным рёвом гитар.

– Тяжёлый р-р-р-рок, ёб-б-банавро! – заорал в ухо Директору Бумер.

– Да, ёб-б-банавро! – отозвался тот без энтузиазма, потирая похмельную голову.

Бумер показал «козу» и несколько раз тряхнул головой.

Кристина засмеялась его выходке и захлопала в ладоши:

– Вы такие клё-о-о-о-вые перцы!

Вся компания комфортно расположилась на диване перед столом с напитками и смотрела концерт.

Внезапно Директор обратил внимание на то, что члены рок-группы – его ровесники, в крайнем случае, немного моложе, а толпа, заведённая исполнителем, наоборот, состоит сплошь из подростков от пятнадцати до двадцати лет, и в этой толпе активнее всех ведут себя девушки, распространяющие вокруг призывные импульсы сексуальности.

Взгляд Тараса Григорьевича упал на одну из них, через которую будто бы непрерывной чередой проходили ленивые волны. Начинаясь от воздетой кверху кисти руки, они плавно текли вдоль предплечья, захватывали грудь, пронизывали талию и угасали в движении бёдер.

– Богиня! – крикнул Бумер, глазами указывая на девушку. – Супермодель!