С войной не шутят - Валерий Поволяев

Мослаков стиснул зубы и вновь бесшумно продвинулся к корме. Никитин со своим напарником-мюридом находился уже где-то рядом, совсем рядом. Мослаков, будто охотничий пес, чувствовал его. Он напрягся, целиком обратившись в слух.

Может быть, Никитин действительно умудрился нырнуть в машинное отделение? Вряд ли. Тогда бы Никитин сразу вырубил двигатель, он это сделал бы в первую очередь. А так дядя Ваня Овчинников пока жив. Да и вряд ли он пустит мюридов в свое царство.

Машина «семьсот одиннадцатого» работала размеренно, в одном темпе, не сбавляя оборотов.

Над головой Мослакова, очень низко, пронеслась крупная, с пышным зобом, чайка, сделала в воздухе цирковой кувырок, снова просвистела у капитан-лейтенанта над макушкой. Уж не приняла ли она Пашу Мослакова за лакомую добычу? Или же, напротив, собирается его о чем-то предупредить?

Он продвинулся еще не несколько метров к корме. Замер, вновь обращаясь в одно большое ухо, в один гигантский глаз. Тихо. Ничего, кроме рокота дизеля да слабого плеска волн у бортов, не было слышно.

И людей нет. Ни мюридов, ни своих матросов-погранцов. Да своих людей по пальцам можно пересчитать. Это исходя из штатного расписания. А осталось и того меньше. Балашов убит, Хайбрахманов ранен — не видно Фарида. Может, пока Мослаков воевал, Стас Мартиненко оттащил его в укрытие? Пуля ведь, как известно, дура…

Мослаков почувствовал, что от жары, от напряжения, от того, что ему через несколько минут придется столкнуться с другом, ставшим врагом, его вот-вот вырвет: внутри, в желудке, в тугой, противно тяжелый, липкий комок сбилось все, что в нем было, наполненное жаром пространство плыло перед глазами, вспыхивало красным колючими искрами, опасно кренилось то в одну, то в другую сторону.

Никитин был рядом, совсем рядом. У Мослакова от ощущения этого по коже даже пробежала дрожь. Волнами, накатом, раз за разом, не успокаиваясь, перекаленный воздух застревал в глотке, не давал дышать.

Мослаков держал перед собой ствол автомата, словно бы защищался им, как некой железной дубиной.

Во рту у него появилась горечь. Ну кому мог помешать в Баку телевизионный мастер Саня Зейналов, кому — какому политику или преступному «бугру» — перебежал он дорогу? А умелый портной Алик Самшиев, очень обязательный человек, которого и друзья и недруги звали Самшисем: Самшись да Самшись…

Даже в прозвище этом было что-то портновское, рожденное иголкой и наперстком. Мослаков не сдержался, всхлипнул беззвучно — горько ему было…

Никитин возник перед ним внезапно, словно материализовался из ничего, из тени, из солнечного жара, — опередил в стремительном движении Мослакова и уперся ему в живот стволом автомата.

Но, видать, что-то дрогнуло в Никитине, дало в последний момент слабину, закоротило, ослепило на мгновение — он опередил Мослакова на несколько долей секунды, но этим опережением не воспользовался, не нажал на спусковой крючок… Мослаков также успел уткнуться автоматным стволом в живот Никитина. Проговорил насмешливо:

— А ты пополнел, однако, Паша…

— Неплохо кормят, вот и пополнел, — без всякой иронии ответил Никитин.

Мослаков рассчитывал услышать в голосе своего бывшего приятеля злость, раздражение, но голос Никитина был дружелюбным, каким-то покорно-покладистым. И лицо у него тоже было дружелюбным, расслабленным, чуть обвисшим, словно после обильной выпивки, с растерянной улыбкой, застывшей в уголках рта, губы влажно поблескивали.

Только глаза у Никитина были другими — не безмятежными, не дружелюбными, они походили на два куска железа, которые от нагрева вот-вот потекут — столько в них было секущего пламени.

— Не жизнь, а цимес, значит? — спросил Мослаков.

— Цимес, — подтвердил Никитин.

— Газету я тут нашел, — продолжая следить за бывшим приятелем, произнес Мослаков, он должен был задать этот вопрос, — твоя?

— Бакинская?

— Да.

— Моя.

— Убили, значит, ребят наших, — голос у Мослакова расслоился, в нем образовалась шепелявость, под глазами возникли мешки.

— И знаешь, за что их убили? — вид Никитина сделался еще более дружелюбным, а огонь в глазах вспыхнул еще сильнее, заискрился зло.

— Догадываюсь.

— Убила их власть, которая сделала нас нищими. А ты ее защищаешь.

— Я принимал присягу.

— И я принимал присягу. Ну и что.

Со стороны разговор этот напоминал обычную беседу двух старых приятелей, которые встретились на перекрестке в городской толчее, а автоматы, наставленные в животы друг другу… автоматы тут ни при чем.

— Слово «присяга» у нас с тобою имеет разные понятия, — угрюмо и спокойно проговорил Мослаков, почувствовал, как на лице у него натянулась кожа.

Он понял, что не сможет нажать на автоматный курок и прошить своего бывшего друга очередью, — не хватит у него пороха, а Никитин…

Он еще раз глянул в глаза Никитину, в железные шляпки зрачков и ничего жалостливого там не обнаружил. Паша Никитин ни сомнениям, ни мукам, ни внутренней маяте не был подвержен — на спусковую скобу нажмет не задумываясь.

— Це-це-це! — насмешливо поцокал языком Никитин.

Палец с курка он не снимал, и Мослаков подумал, что друг Никитин задурит ему голову своими речами, усыпит бдительность.

— Брось автомат, — тихим голосом, совершенно искренне посоветовал Никитину Мослаков. — Пару лет отсидишь за пассивное участие в делах банды и чистенький выйдешь на свободу. На тебе же крови нет?

— Нет, — подтвердил Никитин.

— Вот и будешь чист перед государством, перед семьей, перед Ленкой, перед самим собой.

— Це-це-це! — вновь насмешливо поцокал Никитин, сжал глаза в крохотные беспощадные щелки. — Я всегда знал, что ты — опытный политработник, уговаривать умеешь, но чтобы молоть такую глупость, — он качнул головой и, не сводя глаз с Мослакова, сплюнул себе под ноги. Сплюнул неудачно: тягучая липкая слюна мутной сосулькой повисла на нижней губе.

Мослаков почувствовал, как в горле у него шевельнулось, застыло что-то брезгливое. Понятно было одно: душещипательные разговоры ни к чему не приведут; Паша Никитин на круги своя не вернется, как бы того Мослакову ни хотелось. Пустой номер. И оказался он в глупом положении, из которого ему не дано выйти победителем. Он не сможет выстрелить в Никитина, а тот сможет. Будет давить на спусковой крючок до тех пор, пока в магазине не закончатся патроны.

Значит, партию эту Мослаков проиграл. Не думал он, что судьба его даст такую слабину…

— Вот тебе и це-це-це! — так же насмешливо, как и Никитин, поцецекал он в ответ, внутренне же сжался в некой немой секущей тоске, почувствовал, как в горячем липком воздухе возник ветер и повеяло холодом. Произнес неожиданно твердо и зло: — Брось автомат!

В ответ Никитин опять усмехнулся, показал желтоватые прокуренные зубы.