Мой желанный и неприступный маркиз - Александра Хоукинз

— Ты единственная женщина, которая занимает мои мысли, Темпест. — Он нежно поцеловал ее в губы, как будто хотел рассеять ее ревность, унять боль, которую она могла чувствовать. — Мое сердце принадлежит тебе.

Она застыла, осознавая важность его признания.

— А тело?

Спрятанный глубоко в темных штанах, прикрытый ее юбкой, его эрегированный дружок напрягся и пульсировал.

Матиас поцеловал Темпест в нос. Еще один поцелуй в щеку. Ему хотелось исследовать каждый сантиметр ее кожи и насладиться запахом, который принадлежал исключительно ей.

— Моя тело тоже всецело принадлежит тебе, — признался он, желая одновременно и унять свою похоть, и защитить девушку от себя самого.

Сент-Лион как-то сказал ему, что мужчина, который сдерживает свою истинную натуру, обычно заканчивает тем, что разрушает то, что хотел защитить. Согласившись с этим, Матиас научился сдерживаться и сохранять равновесие.

С первого дня Матиас боролся с этой нежеланной тягой к Темпест. Когда понял, что чувство взаимно — еще решительнее настроился избегать ее, и злился, когда ей все же удавалось проскользнуть сквозь его защитные барьеры.

Настойчивое желание ее семьи связать Темпест с лордом Уаррилоу могло стоить этому джентльмену жизни. Он тысячи раз представлял смерть маркиза. Матиас хотел убить его голыми руками за то, что тот помышлял о браке, прекрасно понимая, что леди достанется Уаррилоу и он получит благословение ее семьи.

Боже! Как он устал бороться — с ней и с собой.

Матиас коснулся большим пальцем шелковой ткани ее корсажа, безошибочно нащупал сосок, который прятался под слоями ткани над китовым усом. Ему так хотелось раздеть ее, высвободить этот округлый сосок, коснуться его губами, пока он не набухнет. Ему хотелось ласкать ее плоть языком, пока она не взмолится о пощаде.

А потом он хотел показать ей, что будет, если она позволит ему продолжить.

— Шанс!

Неужели она чувствовала, насколько он близок к тому, чтобы сдаться?

Темпест была девственницей, но именно Матиас настаивал на том, чтобы они остановились, прекрасно понимая, что если они станут любовниками, для него все изменится. Ему придется решить: в лучшую или худшую сторону.

— Ты предлагаешь мне свое тело, Темпест? — Ее тело, накрытое его телом, напряглось, но они зашли слишком далеко, чтобы медлить. — Если ты останешься, мы станем любовниками. Ты позволишь мне к тебе прикоснуться? Ласкать твою грудь и спрятанную между ног плоть?

Ее хриплый вздох стал свидетельством того, что в ее сообразительную и талантливую головку такое даже не приходило. Теперь, когда он произнес эти соблазнительные слова вслух, ни о чем больше думать она не могла. Она гадала: что будут чувствовать его губы, когда он поцелует ее нежную плоть, когда его язык вонзится в нее.

Его рука скользнула по телу девушки. Матиас не коснулся и платья, но Темпест заерзала и выгнула спину, страстно желая его прикосновений. Она даже представить не могла, какое удовольствие он может ей подарить, и он жаждал ей это показать.

— Позволь мне любить тебя, — произнес он, беря ее за руку и целуя костяшки пальцев.

Он едва мог дышать, ожидая ее ответа.

— Да. — От ее негромкого, застенчивого ответа у него ухнуло сердце.

И это «да» освободило их обоих.

— Эта любовь, о которой ты говоришь, — Темпест стыдливо улыбнулась Шансу. — Как она началась?

Шанс нагнулся ближе, поднес их сцепленные руки к своей груди. Положил на сердце.

— Здесь. В нашем случае она начинается здесь.

— А так бывает не всегда? — поинтересовалась Темпест, склонив голову и думая о своем брате.

— Нет, — признался Матиас. — Некоторые мужчины… Иногда они поклоняются только плоти. Однако это не о нас.

У Темпест были к нему еще вопросы, но все разлетелись, как стая птичек, когда он поднес ее руку к своей груди, к узлу шейного платка.

— Ты когда-нибудь раздевала мужчину?

Она покачала головой. Он отпустил ее руку, поднял подбородок, чтобы ей проще было дотянуться до узла.

— Нет… и чувствую себя ужасно глупо.

Шанс над ней не смеялся.

— Смотри, позволь мне помочь. — Он молча стал развязывать искусно завязанный галстук.

Как только он высвободил два конца, Темпест принялась за дело: стала разматывать тонкий льняной платок, намотанный вокруг шеи. Шанс улыбнулся, когда она справилась с задачей.

— Наверное, мне стоит уволить своего камердинера и нанять тебя, — пошутил он. — А теперь расстегивай пуговицы на рубашке, а я пока займусь пуговицами на жилете.

Темпест никогда не раздевала мужчину — для нее все было в новинку. Такие прикосновения еще больше добавляли интимности происходящему.

— Ты позвал служанку, чтобы она сняла мои чулки, или самолично их стягивал?

— На вечер я отпустил всех слуг, — признался он, встретившись с ее вопросительным взглядом. — Клянусь, я не пялился на твои ножки. Меня беспокоила только поврежденная лодыжка. Но я не знал, какую именно ногу ты подвернула, поэтому снял обе туфли и чулки.

Темпест успела расстегнуть три пуговички на его белой сорочке. Она наблюдала за тем, как он снимает и швыряет в сторону жилет. Он встал с колен, присел на диван, чтобы снять черные вечерние туфли.

Он искоса озорно взглянул на девушку.

— Если полагаешь, что я слишком своеволен, всегда можешь развязать мои подвязки. Можешь даже на икры мои посмотреть. — Он так хитро изогнул брови, что девушка засмеялась.

Не дожидаясь ответа, Шанс расстегнул пуговицы внизу бриджей и потянул за кончик подвязки на левой ноге. Не успел он заняться правой ногой, как Темпест наклонилась и развязала подвязку. Шанс стянул чулки.

— У тебя очень красиво вылепленные икры, — призналась она, восхищаясь его упругими мышцами и нежными темными волосами, которыми были покрыты его ноги. — Поневоле сравниваешь…

Темпест пискнула, совершенно не ожидая, что Шанс развернется и набросится на нее. Раздался нервный смех, когда они оба подскочили: его правое колено оказалось на подушках дивана, правой рукой он ухватился за высокую спинку дивана, а левой за подлокотник.

— С этого дня и навсегда тебе строго-настрого запрещено смотреть на ноги других мужчин… как и на все остальное, что у них под жилетом, — изо всех сил стараясь говорить строго, произнес он.

Темпест поджала губки.

— А если я ослушаюсь? Что будет?

— Вот это! — Он присосался к ее губам, и они медленно и лениво стали целоваться. В качестве наказания он несильно прикусил ее нижнюю губу. — И вот это!

Темпест ахнула, когда он одной рукой обхватил ее за талию, а вторую просунул под коленки и поднял ее. Чтобы не упасть, она охватила его за шею. Шанс босой ногой отодвинул миску с водой.