Межвидовой барьер. Неизбежное будущее человеческих заболеваний и наше влияние на него - Дэвид Куаммен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через два дня после ужина на крысиной ферме я встал рано утром, распрощался с Алексеем Хмурой и улетел на самолете из Гуйлиня обратно в Гуанчжоу. Несколько часов я провел в аэропорту, заплатив больше юаней за сандвич с ветчиной и два стаканчика латте, чем потратил за неделю, обедая в кафе и лапшичных Гуйлиня. Потом я сел в следующий самолет. В соседнем со мной ряду сидели два молодых японских туриста, милая парочка, скорее всего, возвращавшаяся из романтического отпуска, проведенного в гостиницах, парках, торговых центрах, ресторанах, на рынках и людных улицах Гуанчжоу или других городов на юге Китая. Они незаметно заняли свои места и устроились поудобнее в ожидании короткого перелета до Гонконга. Может быть, они были немного испуганы своей же смелостью и радовались, что возвращаются домой, в куда более аккуратную и опрятную страну; может быть, они еще хорошо помнили сводки новостей о SARS. Я не стал приставать к ним с вопросами. Я бы, наверное, их даже не заметил, если бы на них не были надеты медицинские маски.
Да, подумал я. Если бы все было так просто…
Глава 5
Олень, попугай и соседский паренек
41
Хотя тревожные звонки в последние десятилетия звучат все чаще, появление новых зоонозных болезней – это вовсе не новшество нашей эпохи. Три истории отлично проиллюстрируют эту идею.
Ку-лихорадка. За шестьдесят лет до Хендры, за шестьдесят лет до того, как в этом пригороде Брисбена стали умирать лошади Вика Рейла, практически в том же месте обнаружили другой патоген, тоже впервые преодолевший межвидовой барьер. Он не был вирусом, хотя в какой-то степени вел себя похоже. Это была бактерия, но не похожая на большинство других бактерий. (Обычная бактерия имеет несколько очевидных отличий от вируса: это клеточный организм, а не субклеточная частица; она намного больше вируса; она размножается делением, а не с помощью вторжения в клетку и захвата ее механизмов генетического копирования; и, наконец, обычно ее убивают антибиотики.) Этот новый микроб вызывал болезнь, напоминавшую не то грипп, не то тиф. Первые известные случаи произошли в 1933 г. – заболели работники скотобойни в Брисбене, забивавшие на мясо коров и овец. Врачи, лечившие заболевание, сначала назвали его «скотобойной лихорадкой»[100], но потом оно получило новое, менее конкретное имя, которое прижилось: Ку-лихорадка. Пока что давайте не будем задумываться о происхождении названия. Самое примечательное в Ку-лихорадке то, что даже сейчас, в эпоху антибиотиков, из-за своей аномальной биологии она до сих пор способна устраивать всякую чертовщину.
Пситтакоз. Примерно в то же самое время, что и Ку-лихорадка, в 1930-х, в новостях начался шум о другом странном бактериальном зоонозе. Он тоже был связан с Австралией, но получил глобальное распространение; до США он, судя по всему, впервые добрался с грузом зараженных попугаев из Южной Америки. Это случилось в конце 1929 г., как раз в рождественский сезон, когда было модно дарить попугаев. Одной из несчастных получательниц стала Лиллиан Мартин из Аннаполиса, штат Мэриленд, которой муж подарил попугая, купленного в балтиморском зоомагазине. Птица умерла на Рождество (плохой знак), а через пять дней заболела и сама миссис Мартин. Пситтакоз – это медицинское название недуга, поразившего ее; он передается от птиц (особенно отряда Psittaciformes, попугаеобразных) людям, вызывая лихорадку, боль в мышцах, озноб, пневмонию, а иногда и смертельный исход. «Попугайная лихорадка» – под таким названием болезнь стала известна в США в начале 1930-х гг., когда люди, контактировавшие с нездоровыми импортными птицами, начали заболевать – особенно в штате Мэриленд. «Попугайная лихорадка поразила троих в Аннаполисе» – вполне типичный заголовок тех времен; так называлась статья в The Washington Post от 8 января, посвященная Лиллиан Мартин и двум ее близким родственникам. Через три дня в той же Washington Post вышла новая статья: «Жительница Балтимора умерла от попугайной болезни». В следующие несколько месяцев пситтакоз стал поводом для беспокойства по всей стране; он вызвал такую реакцию (возможно, избыточную), что один комментатор назвал все это «публичной истерией», сравнимой со средневековыми самобичеваниями и кострами на Иванов день[101].
И, наконец, болезнь Лайма. Это, похоже, более новая версия феномена «жуткой новой бактерии». В середине 1970-х гг. две внимательные мамы из города Лайм, штат Коннектикут, недалеко от пролива Лонг-Айленд, заметили, что не только у их детей, но и у многих других, что живут поблизости, диагностирован ювенильный ревматоидный артрит. Такая концентрация случаев просто не могла возникнуть по совпадению. После того как о случившемся узнали в департаменте здравоохранения Коннектикута и Школе медицины Йельского университета, ученые заметили, что вместе с артритом отмечается характерная сыпь на коже – красное кольцо, расходящееся от одной точки, – которая иногда наблюдается после укусов клещей. Клещи рода Ixodes, которых обычно называют «оленьими клещами», в изобилии водились в лесах восточного Коннектикута и окрестных территорий. В начале 1980-х гг. микробиолог Вилли Бургдорфер нашел новую бактерию в кишечниках клещей Ixodes, которая, как он подозревал, может быть возбудителем заболевания. То была спирохета, длинный спиральный микроб, напоминавший других спирохет из рода Borrelia. После того как дальнейшие исследования подтвердили ее роль в артритоподоб-ном синдроме, бактерию назвали Borrelia burgdorferi в честь главного первооткрывателя. Болезнь Лайма сейчас – одна из самых распространенных клещевых болезней в Северной Америке, а заболеваемость ею растет быстрее, чем чуть ли не любой другой инфекционной болезнью, особенно в Новой Англии, Средне-Атлантических штатах и Висконсине. (В России заболеваемость сравнительно небольшая. За 2019 год – 39 заболевших, в 2020 – до 5 заболевших. – Прим. науч. ред.) Часть проблемы состоит в том, что цикл жизни Borrelia burgdorferi очень сложен, и в нем участвуют далеко не только клещи и люди.
Болезнь Лайма, пситтакоз, Ку-лихорадка – три эти заразы очень различаются в своих проявлениях, но у них есть два общих свойства. Все три – зоонозные, все три – бактериальные. Они служат нам напоминанием, что не любой злостный, упрямый новый микроб – это вирус.
42
Попугайную болезнь обнаружили еще в 1880 г., когда швейцарский врач Риттер описал вспышку похожего на тиф заболевания в семье; семь человек заболели, трое из них умерли. Поскольку болезнь имела черты пневмонии, что говорит о воздушно-капельном распространении, доктор Риттер назвал ее «пневмотифом», но имя, по сути, было дано наугад.