Слуга Божий - Яцек Пекара

— Твой крик согреет охладелые сердца Старых Богов, твой пепел мы развеем над рекой. А потом станем пить вино, есть и предаваться самым безумным оргиям. — Его глаза блестели из-под капюшона болезненно и лихорадочно. — А Старые Боги будут радоваться…

Я позволил себе зевнуть — в полный рот, словно было мне неимоверно скучно.

— Ты жалок, — сказал я.

— Зато жив, — парировал он без следа нетерпения. — Чего скоро нельзя будет сказать о тебе.

— Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть. Вот Диавол будет ввергать из среды вас в темницу, чтоб искусить вас. Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни,[36]— ответил ему словами Писания.

— Будь рассудителен, — пробормотал он с сожалением. — И подумай, может, еще не все потеряно, а, Мордимер? Отчего бы такому человеку, как ты, не присоединиться к нам? Встать на сторону новой силы, новых властителей? Вовсю наслаждаться жизнью и упиваться властью?

— И это называешь «наслаждаться жизнью»? — повел я глазами вокруг. — Эти унизительные церемонии? Жертвы, которые приносите на пустошах? Ежедневный страх перед слугами Господа? То, как прячетесь в ночи и под дождем? Если ты именно к такому стремился, Игнациус, то осмелюсь сказать, что достиг своей цели. Следует ли тебя поздравить? Коли развяжешь мне руки — даже пожму твою десницу.

Вот теперь я его разозлил. Видел это по судороге, что пробежала по его лицу, на миг превращая в отвратительную маску.

— Молчи! — прошипел он. — Даже не знаешь, о чем говоришь! Не знаешь силы тех, кто возродится в былой славе.

— Ну, раз уж им нужна жизнь бедного Мордимера, то они вряд ли чересчур привередливы или слишком могущественны, — засмеялся я.

Он подошел ближе, и во взгляде его я видел гнев. Ненависть. И толику… уважения? А может, зависти?

— Вижу, что не договоримся, Мордимер. Жаль.

— Ну, ты ведь не думаешь, что я собрался жить вечно? — засмеялся я, хотя было мне совершенно не до смеха.

Видел людей, которых становилось у костров все больше. На толпу их еще не набралось — видно, у языческого культа было пока не много приверженцев. Все — в длинных белых одеждах, напоминавших присобранные у шеи простыни. Если честно, милые мои, это выглядело не слишком серьезно. Лишь Игнациус, как ни иронично, был в инквизиторской черни, однако на кафтане его не было и следа от серебряного сломанного распятия.

Среди служителей культа я заметил нескольких женщин: разносили миски с едой, подносы с хлебом и кувшины с вином. Видно, соратники Игнациуса совмещали кровавые языческие обряды с ужином на природе. Ничего нового, милые мои. Рассказы колдунов и ведьм о шабашах всегда сосредоточены вокруг четырех вещей: жертвоприношения, обжорства, пьянства и телесных утех. Наверняка здесь будет то же самое. Интересно лишь, сохранит ли бедный Мордимер жизнь столь долго, чтобы взглянуть еще раз на любовные игрища… Хотя, с учетом того, что на шабашах часто предавались содомскому греху, может, и не стоило этого ждать.

— Сажайте его в клетку, — велел Игнациус.

Двое молодых рослых мужчин схватили меня под руки. Я не сопротивлялся, в этом не было ни малейшего смысла. Игнациус — инквизитор, и прекрасно знал, какими способностями мы обладаем. Он еще раз проверил, хорошо ли я связан, и ручаюсь вам, милые мои, что освободиться от пут для меня вовсе не граничило с чудом. Потому что именно чудом и было бы.

Конечно, я всегда мог помолиться своему Ангелу-Хранителю. Но, во-первых, полагал, что Игнациус готов и к такому повороту, а во-вторых, не думал, чтобы Ангел захотел прийти ко мне на помощь, даже услышь он молитву. Что скрывать: я проиграл по собственной вине и по собственной глупости. Позволил, чтобы Тьма одолела Свет. И может, наказание, которое постигло бы меня от руки Ангела, было бы еще хуже того, что готовили палачи Игнациуса.

Мужчины открыли клетку из ивняка, посадили меня внутрь и закрыли дверцы. Клетка была тесной и низкой, потому, даже согнувшись, я едва в ней помещался. Может, оно и к лучшему, поскольку не будет искушения отодвигаться от огня — и все закончится довольно быстро.

— И берегитесь лжепророков, — в полный голос выкрикнул я слова Писания, — которые приходят к вам в овечьих одеждах, а внутри суть волки хищные.[37]— Заметил, что несколько человек привстало и начало поглядывать в мою сторону. — Именем Его Преосвященства епископа Хез-хезрона дарую милость всем, кто выдаст мне Игнациуса и признает свои грехи!

— Заткните его! — рыкнул Игнациус.

Побежал в мою сторону, но споткнулся о корень и упал лицом в грязь.

— Заткните его! — крикнул снова, поднимаясь на ноги. Один из мужчин ударил палкой сквозь прутья клетки, а я не мог уклониться. Получил прямо в зубы и захлебнулся кровью. Старался втянуть голову в плечи, а он и его товарищи продолжали рьяно тыкать в меня.

— Я тебе покажу милость, я тебе покажу милость… — бормотал тот первый.

— Хватит, — приказал Игнациус, который успел подняться и теперь стоял рядом со мной. — Жаль, что мы не вырвали ему язык…

— Открыть? — спросил один из мужчин.

— Нет. Несите хворост и поджигайте. — Старик взглянул в мою сторону. — Еще раз откроешь рот, Мордимер, — и прикажу выжечь твой мерзкий язык.

Что ж, попытаться стоило. Но видимо, с тем же результатом мог обещать им не милость епископа, а империю. К тому же, независимо от моих слов, все равно были бы допрошены и сожжены. Я лишь мог утешать себя, что они этого не знают. Игнациус стоял подле меня и снова усмехался.

— Как же я рад, что ты справился с нашим убийцей, — сказал он. — Но до чего же хорошо тебя выучили, Мордимер. Пока я не понял, что тебя можно использовать с куда большей пользой, планировал тебя попросту бессмысленно уничтожить…

— Значит, это были вы, — хотел я сказать, но предусмотрительно промолчал, поскольку предпочитал умереть с языком во рту.

— Но я не знал, что ты используешь деканские стрелки…[38]Хм-м… Весьма эффективное оружие, замечу, пусть даже и нетипичное для инквизитора.

Мужчины спокойно складывали хворост вокруг клетки из ивняка.

— Мокрое дерево, — пожаловался один из них вполголоса.

— Мокрое — значит, будет гореть дольше, — весело ответил Игнациус. — Сухое ведь только пф-ф! — и нет Мордимера. Ну, поверните его лицом к реке, — сказал внезапно, — потому что как же оно…

Двое мужчин позвали еще кого-то и, покряхтывая, передвинули ивняковую фигуру так, чтобы я, запертый в клетке, смотрел теперь на реку. В итоге потерял из поля зрения костры и суетившихся возле них людей, впереди теперь были только темная гладкая поверхность залива и болотистый берег.