Трали-вали - Владислав Вишневский

– А какие правильные? – Генка вновь смотрел светло и чисто. Лейтенант не поверил бесхитростному взгляды мальчишки, ответил осторожно.

– Например, не «заливаешь», а «шутишь»…

– Шутишь? – словно эхо, ровным тоном переспросил мальчишка. Прозвучало это не то вопросом, не то утверждением. Похоже третье значение тому было.

Детское сознание – для взрослых – потёмки.

– В смысле? – Лейтенант пытался угадать именно третье значение, держался, но с толку сбит был. – Не понял. – Смущаясь, признался он.

– Ну, сам щас сказал… – выразительно глянув на остальных взрослых, пояснил «очевидное» Генка.

– А-а-а, нет, я не шутил. – Было видно, что дирижёр так и не понял Генкиного вопроса, «не догнал». Не понял лейтенант, поэтому быстренько переключил внимание на другое, тоже важное. – И, кстати, взрослых обычно называют на «вы», – заметил он. – У нас, у военных, вообще положено всех называть на «вы».

– И Никиту? – Не поверил Генка.

– Да! И тебя… – кивнул головой лейтенант, и немедленно поправился. – Вас, то есть…

– Клёво!

– Не клёво, а хорошо, – вновь поправил лейтенант, и немедленно поторопился прервать грозивший надолго затянуться урок, вспомнил о задании. – Слушайте, а как нам быть с полковником, с расследованием? Мне же поручено… – Вопрос был обращён к подчинённым, к музыкантам, точнее, к членам «старейшин».

– А чего расследовать? Нечего расследовать, – заявил старшина тоном постового ГИБДДе. – Всё ясно. Пойдём к нему все вместе и скажем, чтобы туфту не гнал… эээ… – Константин Саныч осёкся… В упор глядя только на Генку и Никиту подчёркнуто медленно исправился. – Чтобы он не придумывал, и никого не слушал.

– Нет, нет, нет, нет… – лейтенант замахал руками. – Всем нельзя – не колхоз – да и как их, таких, – лейтенант указал рукой на расцветшие синяки и ссадины, – показывать. Совсем командир напугается. Зачем нам, скажет, чужие хулиганы, своих достаточно.

– Мы вам не чужие… обиженно перебили Генка, повторил. – Не чужие, вот!

– И мы не хулиганы! – так же с вызовом, добавил Никита.

– Мы знаем, знаем, – успокаивая, поддержал их Мальцев. – Не волнуйтесь. Я с вами!

– Стоп! В армии нет слова «я», – строго заметил старшина, как клин вбил, или на место поставил. – Есть только – «мы». Понятно?

– Понятно, Константин Саныч, знаем.

– То-то!..

– Он говорит, надо чтобы полковник в это поверил, – пришёл на выручку другу Кобзев.

– Он поверит! – в голос воскликнули мальчишки. – Вы же поверили… Поверили, да, поверили?

– Мы, пожалуй, да! – ответил старшина и скривился. – Но, он полковник.

– Ладно, Константин Саныч, он – полковник, – в пику старшине, резонно заметил дирижёр, почти обиделся, – а я тоже, извините, командир… По крайней мере здесь, в оркестре. – И немедленно, вполне командирским тоном подвёл черту. – Значит так, подождём, когда следы сойдут, тогда и представим командиру, познакомим… Найдём хорошую минутку… – и уже бодро и весело, как обычно, потирая руки, обратился к Мальцеву и Кобзеву. – Так, говорите, слух у них есть… Это мы сейчас и проверим… Если что, завтра с утра и на занятия… Надеюсь, они не опоздают у вас на занятия, а Геннадий?

– Никак нет, товарищ лейтенант, – бодро ответил Мальцев, и тут же осторожно добавил, – я думаю.

– А они как думают?

– Тоже, никак нет! – явно копируя Мальцева, в унисон отрапортовали мальчишки.

– Вот и хорошо! – бодро отметил дирижёр. – Это по-нашему, по-военному. Главное, вполне определённо. – И уже сам себе, под нос, совсем не бодро. – А там видно будет… Или грудь в орденах, или голова…

– О чём это он? – Генка и Никита удивлённо смотрели на Мальцева.

Мальцев, глянул на лейтенанта, весело усмехнулся, наклонившись к мальчишкам, шепнул:

– Он у нас главный музыкальный шаман здесь, молится, наверное, чтобы всё хорошо было.

– Товарищ лейтенант, – громко воскликнул Генка, приободрил лейтенанта. – Не надо шаманничать, не переживайте, у нас всё хорошо будет. Зуб… это… чес-слово. Да, Никита?

– Определённо, – отчеканил Никита.

– Ну, если так…

* * *

На следующий день остальные музыканты оркестра – прямо с 8.20., ошарашены были «крутыми» новостями. Что-то такое ждали, в принципе, но уж не настолько! Во-первых, у них в оркестре будут теперь два своих юных воспитанника – целых два воспитона! Правда с испытательным сроком, если всё нормально, но это деталь. Второе, Генка Мальцев с Кобзевым не сдали оказывается пацанов в детприёмник, как должны были, а наоборот, Генка Мальцев взял их к себе в семью… К себе! «Ну, молоток!», «Ну человече!», «Не может быть!», «Он что, дурак что ли?» «Во, дал!» «Мужик, однако! Наш человек!» В-третьих. Генка Мальцев теперь как бы отец-одиночка, бобыль… «Ни хрена себе!», «Вот это новость!», «Как это?!» Да Алла бросила его, ушла… «Она? Она что, с дуба упала?!» Даже напакостила, говорят, напоследок! К командиру полка сходила, к «бате», наплела там что-то совсем уж поганое…

«Про кого?»

«Про Генку, наверное, про кого же ещё, про мужа своего…»

«А что Генка? Что про него? Нормальный мужик, каких хоть и много, но, извините, поискать…»

«Да что, она, там, жена, вообще про него знать может? Как он по утрам зарядку делает, или где сапоги с ботинками сапожным кремом щёткой натирает? Так это все знают, кто рядом живёт… И вообще, она же жена, должна поддерживать мужа, он ведь военный человек! Разве не знала, когда замуж за него просилась, или как там у них было…»

Короче, Алла – это не жена, это времянка. Жалеть нечего. Тем более, детей ему не родила, красовалась-кочевряжилась, «трали-вали, не те сандалии». Вспомнили некоторую её холодность к музыкантам, или замкнутость, или отстранённость, – не понять… Одно слово – «прибалтийка», селёдка, значит. Совсем она не в духе Генки Мальцева, нет. Генка не такой. Генка – русский. Он как медведь, и сильный, и горячий, и… Он, как все они, музыканты оркестра, хороший, свойский парень. То, что надо! Про Аллу всё: закончили говорить, забыли, проехали. Решили – Генку поддержать, и морально, и как понадобится, это единогласно, с Аллой не здороваться, и вообще – вдвойне единогласно. Пусть «девка» знает, кого она потеряла. Пусть, пусть…

Что именно на «Совете» обсуждали – какую главную проблему, – никто так и не узнал. Догадывались, про мальчишек, конечно. Оценивали поступок Мальцева, не проступок, это понятно. Такую ответственность человек на себя взял… О-о-о! Не каждому под силу… А Генка взял, и решился. Молодец! И оркестр, значит, тоже хорош, если у них теперь целых два своих воспитонов. Это здорово! Это ништяк! Это классно! Это круто!

Так примерно утром обсуждали до тех пор, пока эти воспитоны и не появились. До 8.40. Они вошли, вместе с Мальцевым и Сашкой Кобзевым. Кобзев им теперь вроде дядьки, родственник почти. Вошли мальчишки, и встали, застеснялись.