Женщины Великого века - Жюльетта Бенцони

Когда очередь дошла до Кермоаля, сидевший рядом с ним Лостис неожиданно спросил, не против ли тот, если за его «склонности» выпьют по полному стакану и не сможет ли он назвать имена тех, кто любезен его сердцу.

Кермоаль уже много выпил, но на этот раз вино не пошло ему впрок, и у него было плохое настроение. Он открыто заявил, что не собирается обнародовать свои сердечные привязанности, так как не хочет, чтобы его сосед раскаялся в том, что попросил его это сделать.

Лостис не пожелал выслушивать неприятные вещи в свой адрес, да еще и у себя дома. И он вставил очень нелюбезное замечание. Слово за слово, и кончилось тем, что Кермоаль поклялся, что обожает мадемуазель де Кербризон и собирается на ней жениться, нравится это Лостису или нет.

Неудивительно, что последний бросился на своего противника, и наименее пьяные из теплой компании попросту растащили их, чтобы они не подрались, как бродяги, и не положили начало традиции, в которой не было ничего аристократического. Кермоаля силой увели домой.

При иных обстоятельствах дело разрешилось бы поединком, но эдикты короля, касающиеся дуэлей, предусматривали тяжелое наказание, а распоряжения епископа Трегийе были еще суровее. Обойти закон не представлялось возможным: ссора должна была стать предметом судебного разбирательства. Итак, стороны предстали перед судьями – господами де Керневенуа и де Мезобран, уполномоченными Суда маршалов Франции[90], которым вменялось в обязанность «вести судебные дела и разрешать споры между лицами дворянского звания епископства Трегийе».

Вскоре состоялось весьма забавное судебное заседание, даже не лишенное своего рода поэзии, поскольку обе стороны, окончательно протрезвевшие, соперничали в восхвалении предмета их общей страсти. Приговор судей, заслуживающий того, чтобы привести его in extenso[91], был таков:

«Суд постановил обязать господина де Кермоаля публично выразить господину де Лостису сожаление по поводу нанесенной ему тем вечером обиды и принести свои извинения… Касательно же соперничества этих господ в деле их искательства руки и сердца мадемуазель де Кербризон и приняв во внимание, что оба живут в одном городе, равно как и упомянутая девица, то в целях недопущения каких-либо конфликтов и ссор между ними во время встреч с девицей или при других обстоятельствах, суд настоятельно рекомендует сторонам придерживаться выработанного им следующего регламента.

Начиная с двадцатого числа сего месяца и вплоть до девятого февраля следующего года они смогут навещать девицу де Кербризон лишь по очереди: в течение трех дней один, в течение трех следующих – другой. В качестве пострадавшей стороны двадцать первого, двадцать второго и двадцать третьего числа это может сделать господин де Лостис, господин же Кермоаль соответственно двадцать четвертого, двадцать пятого и двадцать шестого. Как только истечет его трехдневный срок, каждый должен будет удалиться из города, и так должно продолжаться вплоть до оговоренного судом срока – девятого февраля следующего года. По истечении этого срока тот, в чью пользу будет решен вопрос о браке, с согласия девушки и ее матери, продолжит свои визиты, второй же соискатель обязан будет немедленно их прекратить.

Если же оба соискателя встретятся у какого-либо третьего лица или в общественном месте, они обязаны поздороваться и избегать словесных прений, как и подобает лицам дворянского звания.

Заявляем, что тот из двух, кто нарушит настоящий регламент либо послужит причиной новой ссоры, будет расценен в качестве обидчика и вновь предстанет перед Маршальским судом Франции с тем, чтобы ему было назначено более суровое наказание.

Однако суд не мог не принять во внимание, что господин де Кермоаль, сравнительно недавно начавший ухаживать за мадемуазель де Кербризон, тем самым значительно уменьшил шансы шевалье де Лостиса, который ждал этого брака два года. В связи с этим суд постановляет: в случае если господин де Кермоаль вступит в брак с мадемуазель де Кербризон, он по прошествии восьми дней после свадьбы обязан выплатить означенному шевалье в форме возмещения морального ущерба две тысячи пятьсот ливров, в полном соответствии с эдиктом Его Величества…»

Две тысячи пятьсот ливров золотом были значительной суммой, настолько значительной, что золотистые волосы Марии-Анны слегка померкли в ее блеске. Два-три предписанных визита Кермоаль, конечно, сделал, но сердце его, увы, уже находилось в другом месте…

А через несколько недель после Пасхи, на которую сады в городке расцвели с небывалой пышностью, в прекрасном местном соборе сияющий от счастья шевалье де Лостис сочетался браком со своей возлюбленной, не менее лучезарной, чем и он сам.

Воистину, нелегкое дело – опека над хорошенькой и богатой девочкой! С тех пор как на него свалилась эта обязанность, касавшаяся его племянницы Шарлотты, после смерти ее родителей – знатного и высокопоставленного господина Марка де Кальвьера, барона де Конфулана и д`Отерива, советника Тулузского парламента, и госпожи Мадлены де Кайр д`Антраг, – спокойной жизни аббата де Псалмоди пришел конец. По ночам он перестал спать и с каждым днем все больше терял радость жизни. А ведь его подопечной в том 1658 году исполнилось всего одиннадцать лет. Вот только… есть девочки, расцветающие куда раньше времени, и в этом нежном возрасте Шарлотта, по словам одного местного хрониста, «была словно создана для любви, и ее глаза откровенно в этом признавались».

В те времена ранние браки вовсе не были редкостью, и часто в двадцать лет юная супруга уже была матерью троих-четверых детей. Как бы то ни было, но в свои одиннадцать лет Шарлотта уже получила тринадцать предложений руки и сердца. Предложения эти, разумеется, были следствием ее привлекательности, но также и солидного состояния, оставшегося ей как от отца, так и от матери. И несчастный дядюшка Псалмоди (Франсуа де Кальвьер – в миру), любивший пожить в свое удовольствие, быстро осознал, что прелестная Шарлотта с ее золотистыми волосами и черными, слишком томными для девочки глазками – его крест, который будет очень трудно нести.

Поскольку он не собирался оставлять племянницу в своем уютном гнездышке, дабы его не беспокоили ночами серенады, а днем – осаждавшие дом кандидаты в мужья, аббат принял мудрое решение, а именно: поместил Шарлотту в монастырь урсулинок, находившийся там же, в Монпелье. Обитель эта заслуженно пользовалась прекрасной репутацией и могла помочь ему в деле воспитания столь привлекательной юной особы. Под присмотром добродетельных монахинь Шарлотте предстояло стать настоящей женщиной, то есть образцовой будущей супругой и матерью, пока достопочтенный аббат не отыщет какую-нибудь редкую птицу, достойную этого живого чуда.

Главная загвоздка была в том, что редкая птица уже была найдена, причем без малейшего участия дядюшки. Избранником Шарлотты стал Фулкранд Дю Боск, сын мессира Гаспара де Клермона де Кастелно, виконта Дю Боска и его жены Жюльетты де Рокфей. Восемнадцатилетний юноша атлетического сложения был так хорош собой, что по нему вздыхали все девицы округи – от Боска, что неподалеку от Роже, до Монматона[92], тоже принадлежавшего его семье. Семейство, кстати, было очень почтенным: знатность рода и размеры состояния ни у кого не вызывали сомнений. Так что было трудно понять, почему аббат де Псалмоди (чем не имя для певца Божьего!) ответил решительным отказом и на это предложение о супружестве, которое ему направили Дю Боски. Правда, оно стало уже четырнадцатым по счету, но ведь Шарлотта потихоньку подрастала, а согласись аббат немедленно, он бы избавил от головной боли всю провинцию, заткнул бы слишком болтливые рты да притом уберег бы Шарлотту от горьких слез.