Точите ножи! - Андрей Евгеньевич Фролов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разумеется, я не возражал. Поднялся, хрустнул затекшей шеей и допил сладковатый отвар.
— Прогиба сожгут послезавтра на закате, — добавил хетто «Детей заполночи». — Точное время сообщу позже и пришлю за тобой кого-то из парней…
Я молча кивнул и принялся натягивать кобуру башера.
Да, разумеется, послезавтра на закате; очищающий огонь крематория, призванный разогнать ночь для живущих… Мы еще взглянем друг другу в глаза, пунчи Разрушитель. И я обязательно приду на прощание с парнишкой. Ни за что не прощу себе, если не увижу, как моего секретного спасителя завернут в красный погребальный саван…
Накинув пальто:
— Меня подкинут до «Угля»?
— Конечно.
Нискирич кивнул, но при этом мгновенно углубился в дебри мицелиумных отчетов. Поставки и прибыли, отгрузки и фасовка, баланс угнанного транспорта, сбыт запчастей, ремонты и покупки недвижимости, вербовка новых воинов, распределение мелких уличных партий дурманящего зелья, подвозы сотрудников и неизбежные финансовые потери — в голове этого немолодого чу-ха держалось столько информации, что у меня бы точно лопнул череп.
Когда я пожелал ему доброй ночи и вышел из кабинета, старший фер Скичира что-то буркнул в ответ, но едва ли заметил мое отсутствие…
В следующий миг тяжелая створка кабинетной двери едва не опрокинула на спину бренчащий амулетами комок тряпок. Почти выронив посох, Ункац-Аран с цокотом когтей метнулся прочь и запоздало сделал вид, что с интересом наблюдает за игрой пастеразрывателей отчима. Те не поднимали глаз и неумело притворялись, что все еще увлечены партией, но напряженные плечи и подрагивающие хвосты прекрасно выдавали их замешательство.
— Дерьмовый из тебя шпион, пунчи, — я криво ухмыльнулся шаману и забросил рюкзак на плечо. — Постой-ка, а разве ты не должен проводить некий очень важный и срочный ритуал⁈
Ункац-Аран ничего не ответил. Что-то пробормотал, осенил охранников охранными знаками (не забыв о себе) и исчез в логове Нискирича так быстро, что чуть не прищемил дверью хвост. Я рассмеялся, искренне и устало, подмигнул смущенным казоку-йодда, и вышел из приемной…
Затем меня, конечно же, подкинули до родненького «Комплеблока-4/49», причем сделал это все тот же Пио на все том же облезлом, но весьма вместительном «Габи-шиндо».
На этот раз в комплеблок я входил не черным ходом, а через парадный и милую сердцу чингайну. Чему работавшая в ночную смену Сапфир, несомненно, оказалась очень рада. Настолько, что минут пятнадцать пытала у стойки, попеременно и по кругу пытаясь то накормить меня, то напоить, то невзначай ощупать в поисках свежих ран.
При этом подруга выглядела усталой и подавленной, а ее синеватая шерсть потускнела и будто бы покрылась белесой пылью. Я настоятельно посоветовал ей меньше работать. Она ответила тем же и наотрез отказалась отпускать наверх без полноценного осмотра. Я поклялся, что обязательно сокращу количество рабочих часов, но только когда у меня появятся такие же жуткие мешки под глазами. Она довольно болезненно шлепнула меня по отбитому боку и едва ли не силой заставила занять барный стул.
Сдавшись и позволив синешкурке заново обработать рассечение на скуле, я решительно отказался и от чинги, и от горячей лапши, после чего, наконец, устало поплелся наверх.
Все мысли занимала уютная теплая кровать. Ладно: сначала туалет и старательное обтирание антисептиком, а затем кровать. Надолго. Очень надолго и без сновидений. Усталость давила так, словно в прошедшие несколько дней вместились годы.
Впрочем… как уже неоднократно доказывала жизнь в Юдайна-Сити, планы — это вторая по хрупкости субстанция в мире после настроения самки…
Мысли текли вяло и вязко. В них проскакивали даже образы отпуска, причем долговременного, и плевать, что я на нуле, а долги придется отдавать. Даже если нечем станет платить за нору (и вторую), а Сапфир уже не сможет прикрывать от отца, я всегда смогу переступить через гордость и снова заехать в Нарост. Несмотря на убогость твердыни, там будут кормить и даже поить, да и койка сыщется.
Натирая кожу шершавыми гигиеническими салфетками, вместе с грязью я решительно смыл и образы бесцельного прозябания в бездействии, ведь хорошо знал, что уже утром от них не останется и следа.
Кровать манила. Звала в голос, умоляя придавить ее и не покидать как минимум десяток часов. Но после умывания я все же задержался у окна, повысил прозрачность и задумчиво уставился на ночной город снаружи.
Он сверкал, переливался и горел, будто распахнутая топка крематория.
Вдали, подчеркивая силуэты высотных построек, мерцало алое марево порта для швартовки дальноходных грузовых ветростатов. Из-за низких облаков маяки взлетного плаца образовывали опасно-красный столб, создавая воистину демоническое зрелище, будто бы прислужники Бансури вновь нашли проход и рвались из подземных чертогов, чтобы еще раз попробовать уничтожить Тиам.
Зрелище было мрачным, едва ли не пророческим, но только для слабых духом: глядя на буйство огней за пределами норы, я размышлял о миллионах чу-ха, населяющих переполненные комплеблоки, и пытался лениво сообразить, как давно в нашем районе стало модно рисовать на окнах снежинки?
Большое гнездо дышало тревогой и легкой грустью. Но предаваться дурному настроению не входило в число моих излюбленных привычек, а потому я представлял, что за каждым окном, за каждым подсвеченным мерцающим фонарем или лампой квадратом — там, в холодной перенаселенной пустоте, и напротив через улицу, и в соседнем квартале или даже смежном районе, — меня ждет потенциальный клиент, заказчик и благодетель, а жизнь сулит еще массу интересного…
Что ж, я почти не ошибся, сисадда?
Зов кровати наконец победил. Сбросив халат, я вернул окну непроницаемость и шагнул в спальный закуток… но тут в дверь постучали. Не вызвали хозяев через систему внешней связи, а именно постучали, вежливо, настойчиво и… даже будто бы торжественно.
«Молот» оказался в руке быстрее, чем я вспомнил, куда именно сбросил портупею с кобурой. Не слыша ничего, кроме собственного сердцебиения, я подступил к двери и снял башер с предохранителя. Конечно, я сразу вспомнил недавний визит Перстней, тоже начинавшийся со стука, но что-то подсказывало — это явно не «Котелок».
Никогда не считал себя мнительным или излишне впечатлительным. Почти уверен, что так называемая интуиция в большинстве случаев — не более чем опасное самоубеждение и подгонка ожидаемого под действительное. Вроде «ах, утром у меня кружилась голова, это значит, что после обеда по ней шарахнут битой для штормбола».
Но все же в редких случаях интуиция существует, причем острая и жгучая, это подтвердят многие крысы гнезда, особенно выжившие в неприятных липких историях. И вот сейчас она говорила со мной, настоятельно предлагая отключить консоль и забыть