Путь к вершинам, или Джулиус - Дафна дю Морье

Что проку в «Адьё Сажес», если из-за штормового ветра нельзя кататься, или еще хуже – непрерывно моросит дождь и волн совсем нет, отчего хождение под парусом превращается в наискучнейшее занятие?

Во время дождя остров терял всю свою привлекательность, заняться было нечем. А в Лондон ехать было бы глупостью, потому что в это время года он словно вымирал.

Грэнби? Там мать. Снова больна – теперь с ней постоянно жила сиделка. Никто точно не знал, что это за болезнь. Габриэль вдруг подумалось, что жизнь матери стала на удивление пустой, у нее не осталось интересов. Как странно. Наверное, это возраст. Хотя папа́ на несколько лет старше матери, а его жизнь никто не назовет скучной, он полон энтузиазма и кипучей энергии. Все остальные мужчины, особенно молодые, на его фоне кажутся глупыми желторотыми птенцами. Папа́ тоже молод, но по-другому. В нем был какой-то неуловимый, загадочный шарм.

Может быть, ей все время скучно еще и потому, что этим летом папа́ проводил много времени в Лондоне? Он снова играл на бирже и получал от этого такое же удовольствие, как и она в прошлом году от регаты. Как-то раз Габриэль была проездом в Лондоне и зашла к отцу в контору, не предупредив о своем визите. Ей велели ждать в приемной, как обычному посетителю. Она не могла с этим мириться и прошла прямо к нему в кабинет. Отец посмотрел на нее и, вместо того чтобы тут же прекратить телефонный разговор, вскочить с кресла и ринуться ей навстречу, закрыл ладонью трубку и сказал:

– Сядь и помолчи.

А затем продолжил что-то быстро и вовсе не вежливо говорить своему телефонному собеседнику. Папа́ улыбался, но не потому, что в комнату вошла она. Впервые в жизни Габриэль поняла, что так выглядит власть и что Джулиус сосредоточил ее в своих руках. Он продолжал говорить по телефону, полностью погруженный в свою игру, не проявляющий ни малейшего интереса к присутствию дочери, и Габриэль вдруг словно бы ощутила касание незримой длани, чарующее и властное, – неведомое прежде чувство, волнующее и пугающее одновременно, странным образом реальное, и ранее ей неизвестное. Ощущение было чисто физическим, как боль, и прежде она никогда такого не испытывала.

Когда он закончил разговор и повернулся к ней, улыбаясь, радуясь ее приходу, она сказала ему что-то резкое, небрежно зажгла сигарету и через несколько минут ушла, надев на себя маску безразличия.

В тот день она вернулась на остров, но по какой-то необъяснимой причине ощущение, испытанное в кабинете отца, никак не уходило из памяти, оно наложилось на недовольство погодой, Каусом и яхтами в целом. Габриэль не могла найти себе места, ей все надоело. Хотелось чего-то нового, но она не знала чего.

Ее вдруг стали все раздражать, особенно молодые люди – такие болваны! Жизнь вдруг показалась пустой. Еще недавно ей было весело, так что дух захватывало, но теперь восторг ушел, прежние занятия утратили очарование.

Больше не было четкого плана на будущее, желания притупились, сознание будто бы стало чистым листом бумаги, ожидающим, когда кто-то изложит на нем свои впечатления или предложения.

В августе ей исполнится восемнадцать. Папа́ собирался устроить бал в ее честь. Сказал, что Каус будет похож на Венецию во время карнавала. На празднике соберется весь город. Регата в Каусе заканчивалась, и все, кто уехал бы в конце недели, останутся, раз сам Джулиус Леви устраивает торжество.

– Этот бал – твой первый официальный выход в свет, – сказал он дочери, смеясь. – Кажется, это называют дебютом.

– А я думала, что уже три года как выхожу в свет, – ответила Габриэль.

– Да, я тоже так думаю. Но восемнадцатилетие девушки полагается праздновать. Так что поразим всех. Нас надолго запомнят. Повеселимся как следует, да?

Она пожала плечами.

– Надо же, какие привередливые девицы нынче пошли, – усмехнулся он. – Что не так? «Адьё Сажес» могла легко победить в среду, однако же тебя обошли; ты даже не пыталась. Я смотрел в бинокль. Ты думала о чем-то другом.

– Да ну тебя к черту! – неожиданно крикнула Габриэль и выбежала из комнаты.

На какое-то мгновение Джулиус опешил. Он подошел к окну – Габриэль запрыгнула в автомобиль и умчалась, будто совершая побег. Да что это с ней? Просто не в духе, вот и чудит? Интересно, есть ли разница в том, как чувствуют себя юноша и девушка в этом возрасте? Или способы избавления от лишней энергии у всех одинаковые? Он вдруг мысленно увидел, как мальчишкой лазил в окно к Нанетте, и рассмеялся.

Слишком рано столько всего перепробовано? И разве он в каком-то смысле не испортил себе жизнь тем же самым? Он так и не понял до конца. Да и давно это было. Он уже и забыл, каково это – быть мальчишкой. Существует только настоящее – настоящее и будущее. Будущее теперь казалось таким близким, как белые облака над головой. Тянуться за ними не придется – они сами приплывут к нему.

Джулиус вышел на широкую веранду и сел в кресло на солнцепеке. Положив ноги на другое кресло и пристроив под голову две подушки, он закрыл глаза и целиком предался отдыху. На губах его блуждала улыбка.

Рейчел приехала в Каус на восемнадцатилетие Габриэль. Невероятным усилием воли она покинула постель, к которой ее приковал недуг, и одна, без сиделки, отправилась на остров Уайт. Боли теперь мучили ее все время. Загадочная болезнь, о которой шептались, что это «что-то внутреннее», имела вполне определенное название – рак. Ей этого никто не говорил, но Рейчел и так знала. Нарочито бодрый тон сиделки и участливое отношение врача были красноречивее красного сигнала опасности.

Она накупила книг про рак и читала их, когда сиделки не было поблизости. Во всех книгах говорилось, что пациента ждет мучительная смерть. Не указывалось только, за какой срок опухоль вытянет все жизненные силы. Все это пугало Рейчел, она чувствовала себя ребенком, заблудившимся в темноте. Слово «рак» было для нее чем-то ужасным, что нельзя произносить вслух.

От сиделки Рейчел скрывала свое знание, держась при ней с напускной веселостью.

Если она останется в Грэнби и не поедет на бал Габриэль, то в умах гостей ужасным образом сложатся две версии. «Они больше не живут вместе. Ей пришлось уйти и дать ему свободу. Как это ужасно!» А затем полушепотом: «А еще эта болезнь, говорят, у нее рак».

Ей будет вдвойне стыдно – все узнают и о равнодушии мужа к ней, и о недуге. Рейчел хотела любой ценой избежать нездорового внимания публики, ядовитых сплетен и жалости, порождаемой любопытством.

Она сочла своей обязанностью в полной мере соблюсти правила приличий и глубоко присущую ей благопристойность. Кроме того, в ее страдающей душе все еще жил слабый росток надежды. Ей нужен был Джулиус. Он был ее мужем и близким человеком, несмотря на возникший между ними лед отчуждения. Благодаря ему она узнала счастье, она жила его жизнью, они провели молодость вместе, Габриэль – их дитя. Когда-то он был с ней нежен, гордился ею, говорил приятные слова. Она была рядом с ним во время его головокружительного взлета к вершинам власти и общественного положения. Свои знания о мире, о мужчинах и женщинах она получила от него. Ей нужен был Джулиус, ведь он был ее мужем. И если кто-то, кроме Бога, и должен знать о ее болезни и страданиях, то это он. Их столько связывает.