Песнь мятежной любви - Регина Райль

Парень прогнулся, раскрывая диафрагму, и мощный вопль пронёсся под сводами концертного комплекса, чёрным дымом оседая на потолке. Так выглядела боль, но увидит её только тот, кого ударило так же сильно. Закричав, Родион закатил глаза и выглядел одержимым демоном. Или сам стал дьяволом, мучившим меня в кошмарах.

Он сжимал кулаки, разводил напряжённые руки, делал вид, что душит себя, потом, кого-то другого, даже показал фак в толпу. Превосходно вошёл в дерзкий образ, подумал бы кто-нибудь. Кто-то другой, но не я. Толпа ликовала на беспросветную тьму в сметающем стены вокале, а я дрожала от осознания того, что именно я сотворила это с ним, я довела Родиона до исступления и гнева, я затушила огонь его сердца, его веру. Я виновата!

От рваных движений куртка парня отогнулась, он резко дёрнул плечом, возвращая её на место, и случайно сбил микрофонную стойку. После чего остановился и посмотрел на неё как на врага. Стойка и так уже изрядно мешала ему во время песни — дважды он чуть не налетел на неё, а один — зацепился каблуком за шнур.

Родион откинул микрофон в сторону, схватил стойку, поднял её над головой и с силой швырнул на пол. Несчастное приспособление покатилось за кулисы под визги публики. А я закрыла рот рукой, чтобы не разреветься.

Прости меня, прости, пожалуйста, если сможешь! Я так люблю тебя…

Я не считала песни, но похоже это была последняя на сегодня — слишком драйвово звучала группа, слишком разошёлся вокалист. Он подхватил микрофон, заправил за пояс брюк сзади и понёсся к ступенчатой конструкции. Разрешалось ли залезать туда — неизвестно. Родион сегодня пренебрегал всеми правилами, и это сходило ему с рук.

Он высоко подпрыгнул и подтянулся на платформе, но охрана у служебного входа никак не отреагировала на его поступок, флегматичным взглядом окинув карабкавшегося музыканта. Видимо его поведение ещё не выходило за рамки допустимого, и другие выкидывали что-то более эксцентричное.

Народ загоготал. Теперь Родион пел сверху, добравшись почти до осветительного балкона, а потом медленно стал спускаться по гигантским ступеням. У меня голова закружилась бы, а он даже не покачнулся и держался уверенно, точно всю жизнь лазил по верхотурам. Сколько там метров? Пять? Больше?

Я прекрасно видела его прямо перед собой. А он меня? Что и кому он хотел доказать этим пренебрежением правилами?

Опасный, яростный, сумасшедший.

Как и мои чувства к нему — не знающие запретов и пределов. Они давно смели бы все границы, дай я им волю. Если не боялась бы просто поверить. Страх не должен управлять моей жизнью, а мыслям нельзя позволять загонять себя в клетку. После концерта обязательно найду Родиона и поговорю откровенно. Где там мой ключ от подвала? Я держала его в руках, собираясь выйти, собираясь сделать финальный шаг.

Я задрала голову. Родион приноравливался спрыгнуть с платформы на

широкие ступени лестницы, ведущей к ударке. Приличное, но преодолимое расстояние.

Я не успела испугаться, когда он оступился с края. Или это злость и разочарование подставили ему подножку?

Приземлиться мягко, как кот на лапы, не получилось. Родион полетел с высоты и ударился рёбрами о лестницу. Перил не было, задержаться не за что — скатившись по ступеням, парень упал на пол лицом вниз и больше не двигался.

Меня рассекло напополам металлической нитью. Сердце сорвалось с кручи в прощальный полёт, как орел сложивший крылья. Пока все приходили в себя от шока, я ринулась вперёд и пулей пролетела под поддерживающими опорами платформы. Сработал поиметый автопилот — будто кто-то в спину толкнул. Мне было всё равно, что я выскакивала на освещённую сцену, меня волновало только как там Родион.

Боже, упасть с такой высоты! Не расшибся ли? Мне казалось, я бежала целую вечность и всё никак не могла добраться. Я точно умру раньше, чем коснусь его, запнусь обо что-нибудь и шлепнусь. Или просто сердце остановится.

Наконец, я плюхнулась на колени перед Родионом. Он был в сознании или терял его ненадолго и уже шевелился. В громе музыки мне померещился стон. Руки дрожали, но я аккуратно перевернула его на спину, просунула ладонь под голову и взглянула в лицо. Слившись с чертами, в нём плотно засела боль. Но не это стало самым ужасным, а то, что под пальцами я почувствовала липкую влагу. Мне не нужно было проверять, я знала, что это кровь — она струйками стекала с рассечённого лба в волосы.

Когда я проглотила рыбу-ежа? Эта зараза надулась в горле, пронзая острыми иглами и не давая вдохнуть. Я чувствовала, что и сама находилась на кончике иглы — за мгновение до истерики. Слёзы текли бесконтрольно, и, чтобы не сорваться, я позвала Родиона по имени. Сначала тихо, потом всё громче, даже легонько тряхнула, чтобы он открыл глаза. Он сделал это так медленно, что моё сердце сжалось. Родион не сразу увидел меня — мутный отстранённый взгляд, как у разбитой куклы, обжёг реалистичностью ассоциации. Я держала его на коленях и обнимала так, будто боялась, что он рассыплется фарфоровыми осколками, если отпущу. Поэтому я быстро прогнала навязчивую химеру.

Осмысленность вернулась во взгляд Родиона. Он узнал меня. Морщины удивления изрезали лоб, губы шевельнулись, будто он хотел произнести моё имя. Я улыбнулась сквозь слёзы, уже не заботясь о том, как выглядела. Красные глаза? По фиг. Потёки туши? Ерунда! Я обрадовалась, что дорогой мне человек в сознании и узнал меня. Я коснулась его щеки, продолжая шептать имя, цепляясь им каждый раз за реальность, не давая себе ускользнуть.

Я, наверное, так и сидела бы на сцене в прострации, но подоспели охранники и помогли Родиону сесть. Они склонились над нами, загораживая от любопытной охающей толпы, и завалили вопросами, но пострадавший в ступоре не мог ответить ни на один. Пытался, но не мог. Напряжённо сжимал губы, хмурил лоб, а кровь так и текла по виску. Я испачкала в ней кисть и запястье, но старалась не смотреть. Я переместила ладонь на плечо, по-прежнему не в силах отцепиться. Стоило приподнять руку, струйки поползли по предплечью. Неприятное ощущение, но гораздо ужаснее было осознавать, что это кровь моего любимого. И как ему сейчас больно и плохо.

Родион схватился за меня, ища опору, и я подняла его на ноги, обвив спину. Наверное, потянула слишком резко, потому что его лицо перекосилось. Парень сдавленно вскрикнул, тяжело налёг на моё плечо и схватился другой рукой за рёбра. Охранники прикрикнули на меня и попытались оттащить, но мы с Родионом намертво вцепились, будто проросли друг в друга. Ни за что! Никто не отнимет его у меня!

Музыка затихла, сметённая суматохой, и я услышала голос Саши:

— Она своя, оставьте!

Короткая, однако, у охраны память — я только что выступала на сцене. Но я не могла ругать их, они просто делали свою работу. Правильная перестраховка. Мало ли, вдруг я чокнутая фанатка-психичка и вовсе не помочь хотела?

Александр растолкал мужчин и оказался рядом, чтобы принять на себя вес друга. И вовремя, потому что Родион завалился на бок и чуть снова не опрокинулся.