Хмурь - Ирина Лазаренко

На месте усидеть я не могу, раздражают голоса и шевеления людей вокруг, а голова – она почти лопается от тревоги за Гнома и Птаху и от волнения перед возвращением в Загорье. Я еще какое-то время сижу на поляне, потом поднимаюсь и ухожу в лес, ни на кого не глядя. Надеюсь, Медному хватит ума за мной не идти.

Я долго брожу среди тонких, редко растущих ильменок и лип, которые никак не хотят скрывать от меня опушку, пинаю прелые листья, угваздывая трухой башмаки и штаны. Интересно, куда подевалась колпичка? Эта мракова птица вечно выскакивала на меня, как бабайка из чулана, но после побега из заезжего дома в Гнездовище куда-то запропала.

Нет, правда, невозможно болтаться тряпкой на ветру, ничего не понимая, не имея возможности ни с кем поговорить, получить совет, узнать то, чего не видно с горных троп.

Вдыхаю запах грибов и нагретых солнцем листьев, закидываю голову и смотрю в небо, в родное загорское небо, слепяще-яркое, которое нельзя спутать с небом Полесья, Подкамня или Болотья. Листья редких деревьев немного скрывают его от меня, а меня – от него, и мне нравится думать, что родное небо еще не узнало о моем возвращении.

Я – наконечник стрелы. Я вершу справедливость. Я стою на перекрестке десятка дорог и толком не вижу ни одной.

Мне нужно знать больше. Мне всё равно, насколько это желание уместно, удобно, приятно, кто хочет отвечать на мои вопросы, а кто – не желает. Я решительно дергаю на себя полог Хмурого мира. Я выбью из него ответы, как бы он ни кочевряжился!

Вваливаюсь на Хмурую сторону, как блудный муж в сени родного дома. Захлебываюсь запахом акации и тумана, в груди вдруг становится легко и тепло, я хочу обнять каждую застенчивую кочку с травяным хохолком. При моем появлении Хмурый мир вспыхивает цветными искрами и весь становится будто светлее, мне кажется, далеко впереди я вижу мост, длинный и широкий мост, наверняка над пропастью и наверняка недостроенный. А слева от меня, вдалеке, где заканчиваются бугорки хохлатых кочек – там растет лес, он мертвый, но живой, а перед ним – колодец, в котором наверняка сроду не было воды, но всё равно я очень рад, что он там есть.

Чувствую прикосновение к плечу, не из солнечного мира – здесь. Потом еще раз и еще. Как будто уплотнившийся воздух, который прежде умел только давить на горло, похлопал меня по плечу.

Хмурую сторону никогда не спрашивали о настоящем или будущем. Её удел – прошлое. Справедливость можно вершить лишь о том, что уже произошло.

– С моими друзьями всё хорошо?

Любопытная маленькая кочка выползает из-за бока большой кочки, хохолок у неё пушистый и длинный, потешно дрожит над загривком.

Давай, Хмурая сторона, сделай вид, будто ничего не знаешь и не понимаешь. Будто ненарочно водишь хмурей, как по нитке, а все эти встречи случайны, и Тень просто так знал, где искать меня, когда я торчал в испытарии, а Морошка просто так догадалась, что в Гнездовище встретит хмуря, и… Кто ей насылал видения про кровавые луны, в конце концов, скальный гроблин с дудкой?

На горло начинает давить.

– На кошку свою надави, – говорю. – Я за друзей боюсь, а не тебя. Что с ними?

Горло отпускает. Маленькие кочки начинают выползать из-за больших, выстраиваться в полукруг передо мной. Помню, как я боялся их до одури, страшно боялся, когда они двигались, а они никогда этого не делали, если я на них смотрел. Теперь они напоминают пушистых щенков, которые хотят, чтобы с ними поиграли.

Туман плотнеет, становится темнее. Мне кажется даже, будто я слышу звук, с которым он густеет – не шорох, не шепот, не капанье, а нечто между. Человеческое ухо вообще не должно такого слышать, но я – не очень человек.

И туман становится крупной, сутуловатой фигурой Гнома, который бродит где-то нога за ногу и заложив руки за спину. Потом этот силуэт распадается, появляется другой, толкающий увязшую телегу. Этот рассыпается тоже, появляется женщина – тоненькая, с упертыми в бока руками и вздернутым носом. Привет, Птаха, думаю я и вдруг понимаю, что улыбаюсь – до того рад её видеть, такую обычную, привычную и чем-то взбудораженную. Рядом вырастает туманный Гном, большой, как медведь, рядом с маленькой Птахой, но она орет на него, и он еще больше сутулится и пятится. Да, она это может. Потом Гном и Птаха идут по берегу – вижу, как рядом колышется море, и мне становится неприятно от того, как беззаботно они идут вместе по бережку. Гуляльщики, тоже мне… А, нет, не гуляльщики. Они подходят к клетке, которая висит на куске скалы, в клетке кто-то шевелится, тянет к ним руки. Значит, танна велела снова наловить сирен, ну что ты будешь делать. А Птахе, конечно, стало не всё равно – Птаха ненавидит клетки, ага. Странно, что она вообще выжила в обители.

Потом силуэты моих друзей рассыпаются, сдутые тишиной.

– Спасибо, – говорю я.

Теперь мне неловко за то, как грубо я говорил с Хмурой стороной, но кто знает, показала бы она мне всё это, если бы я просил её по-хорошему?

Странно всё в этот раз, когда я впервые пришел к ней не как к высшей силе, всё знающей и способной дать ответы на самые важные вопросы. Я пришел к ней как… к другу? Нет, это уж слишком. Как к озерцу, которое счастливо встретилось мне на длинной-длинной дороге, и на берегу которого можно перевести дух, погрузив ноги в прохладную воду.

Подспудно я всё жду, когда Хмурая сторона даст мне понять, что я заигрался, но она не проявляет никакого недовольства, кочки перешептываются между собой, подрагивая хохолками, над мостом вдали зажигаются огни – не приглашая, лишь показывая, что они есть. И мне не давит на горло. Видно, Хмурый мир не против провести со мной еще немного времени.

Запах акации становится горьким, и я понимаю, до чего же одиноко и тревожно Хмурой стороне. Она видит слишком много всяких вещей, которых не хочет показывать нам, потому как пока сама не понимает, что с ними нужно делать.

Такое. Жуткое. Вроде кровавых лун, которые проглотят день.

– А по той ли дороге я иду? – спрашиваю я, лишь бы отвлечь её от трудных мыслей.

Как будто у меня был выбор.

Она не отвечает. Не хочет.

– С кем я иду?

Теперь она отвечает, но лучше бы снова промолчала, честное слово.

Это знание – из тех, с которыми сам Хмурый мир не знает, что делать, а я-то не знаю тем более.

Силуэты теперь сотканы не только из мглы, но и из отражения красок. Вот две огромные тетки со статью корыт – Костяха и варчиха, что идет вместе с нами. Вот бабы с детьми и мужик, похожий на писаря или даже счетовода. Ни меня, ни Медного среди теней нет.

Я вижу, как варчиху и мужика приводят в поселение варок – загорское поселение, вскоре за спуском с последней горы. Я вижу, как другие варки окружают их, тянут к ним руки, медленно смыкают плотное кольцо негодования и ненависти, и варчиха с мужчиной рассыпаются клочьями тумана, от которых зверски несёт кровью.

От этой неожиданности, от этой будничности у меня звенит в ушах. Костяха ведет их на убой. Вот просто так, со всегдашне спокойным своим выражением лица и вечными прибауточками, она просто берет и ведет их к варкам, которые убьют обоих, потому что варки не должны мешаться с людьми.