Построение квадрата на шестом уроке - Сергей Носов

Князь Дин-гун спросил: «Как государь должен обходиться с чиновниками и как последние должны служить государю?» Философ ответил: «Государь должен обходиться с чиновниками вежливо, а чиновники должны служить ему с преданностью».

Хороший завет.

Минувшим днем сняли несколько высокопоставленных чиновников, связанных с мебельной мафией. Одного – из администрации самого государя, прямо в Кремле.

А ближе к ночи (Митька летел уже за Уралом) застрелили крупного чиновника Центрального банка – в ранге министра. Видел в ночных новостях: кровь на асфальте. Сказано: это лично ему четыре десятка коммерческих банков обязаны лишением лицензий.

Забыл передать просьбу Павла Крусанова привезти из Китая жука. Крусанов собирает жуков. Вечером он мне позвонил: «Разве я не передавал коробочку?»

Учение без размышления бесполезно, но размышление без учения опасно.

Была у них, помню, кампания (помню из школьного детства) – критика Конфуция и Линь Бяо. Нет: критика Линь Бяо и Конфуция. А кто такой Линь Бяо, не вспомнить уже.

Ночью еще (еще – потому что сентябрь) мешают спать комары – городские, неуловимые, днем находящие убежище на потолке.

Не знаю, можно ли вывозить из Китая жуков, хотя бы и мертвых.

Законы у них суровые. Подозреваю, нельзя.

Китай от нас далеко.

Нам далеко до Китая.

На рынке

Они лежали рядом с весами. Ветка спросила:

– Бараньи?

– Нет, говяжьи, – ответила продавщица и стала рассказывать, как их готовят. – Вообще-то, это больше для мужчин, а не для женщин.

– Сейчас нет никаких мужчин, – сказала женщина, разглядывающая филе.

– Ну не скажите, – Ветка сказала.

Все посмотрели на меня.

– Значит, вам повезло, – сказала женщина.

– Если мужчину мясом кормить, он и будет мужчиной, – сказала продавщица.

Обсуждали мужчин.

– Если любит, то и мужчина…

Между тем Ветка продолжала коситься на говяжьи яйца. Я испугался, что купит.

– Пойдем.

Увел.

На рынке (продолжение)

С этой же продавщицей у меня был разговор месяц назад. Попросил мясо получше, «а то жена домой не пустит». Она восприняла мои слова очень серьезно:

– Какие мужчины пошли пугливые!

И добавила:

– Были бы с женщинами строже, все бы у нас по-другому было!

Будем стоять

Сон Коли Федорова. – Двор. Снег. Огромная очередь. Федоров, я и Григорьев стоим где-то в хвосте. Снимают фильм по моему сценарию, и эта очередь – тех, кто пробуется на главную роль. Григорьев и Коля пытаются уговорить меня воспользоваться положением (я ж автор сценария) и пройти так, в обход… А я не хочу. Вот и стоим.

Ночное

Друг-писатель попросил сочинить стишок в роман – «про животных». Не помню, оглашено ли было в частном порядке, но поутру на трезвую голову вспомнилось:

Сон о моей повести

Что было сначала, уже не вспомню. Что-то было. Я где-то не дома. Передо мной книги – их пять, толстенькие, в бумажных обложках. На каждой свой номер. Сборники чего-то художественного. Я знаю, там, во втором – рецензия на мою повесть. Надо бы прочитать. Листаю, нахожу, вот она. Короткие строчки, иногда лесенкой. Первую страницу рецензент посвятил себе самому. Пишет о своих заслугах. Он сконструировал печь, которую сейчас внедряют в Соединенных Штатах. Перелистываю. А вот и обо мне. Повесть ему, говорит, понравилась. Он удивлен: я для него новое имя. Кто я – не знает он – писатель? инженер? строитель?.. Далее рецензент распространяется об особенностях своего восприятия, но как-то очень сумбурно. Я вчитываюсь, я добросовестно пытаюсь понять смысл его рассуждений. А смысла никакого нет. Набор фраз. Начинаю сначала и – опять вязну в тексте, уже не могу разобрать ни одного слова. Абракадабра. Внезапно догадываюсь, что моя повесть напечатана в этом же сборнике. Листаю, ищу. Ага! Вот моя фотография: подбородок и часть бороды, остальное не влезло. Недоумеваю, почему поместили такую? Это же брак! Вижу название и ужасаюсь: «Предназначение человека». Они изменили название! Кто им позволил!?. Так по-дурацки я никогда не назову свою повесть!.. Я возмущен. Хочу вспомнить – мое, настоящее – и не могу!.. Почему я забыл? Где она?.. Почему вместо нее что-то другое? Вот страница, сложенная гармошкой… Разворачиваю – длинная лента – подборка стихов каких-то поэтов… Где моя повесть? О чем она? Мне страшно за повесть, я боюсь ее потерять. Изнуряю рассудок, вспоминая, о чем же я написал, – долго, отчаянно – до самого пробуждения, – в момент которого вдруг понимаю, что повести нет.

Давай посмеемся

Первый. Мы давно не смеялись. Давай посмеемся.

Второй. Давай.

Первый. Начинай. Ты первый.

Второй. Сейчас.

Первый. Ну?

Второй. Сейчас.

Первый. Ну?

Второй. Подожди минутку. Сейчас.

Ждут минутку.

Второй. Что-то не очень.

Первый. Не смешно? Разве тебе не смешно?

Второй. Не очень смешно.

Первый. И мне не смешно.

Второй. Помолчим.

Молчат четыре минуты.

Первый. Давай посмеемся.

Второй. Теперь ты.

Первый. Сейчас.

Молчат шесть минут.

Первый. Вот.

Второй. Готов?

Первый. Готов.

Молчат полторы минуты.

Первый. Я смеюсь.

Второй. Ты смеешься?

Первый. Смеюсь!

Второй. Но ты не смеешься.

Первый. Смеюсь!

Второй. Я не слышу твоего смеха.

Первый. Я смеюсь внутри себя – внутренним смехом!

Второй. А разве внутри тебя есть еще один ты?

Первый. Почему же «еще один»? Тот же самый.

Второй. Тот же самый и внутри тебя?

Первый. По-твоему, я есть только снаружи? Нет, я есть и внутри. Я есть, и я смеюсь. Внутри себя! Я хохочу!

Второй. И ты его слышишь? Собственный хохот?