Булатный перстень - Дарья Плещеева

— А ну, выходи! Выходи по одному! Ишь, сучьи дети! Тут вам и карачун настал!

Винный погреб, который облюбовали для встреч шуры и мазурики, должен иметь даже не два выхода, а больше. Но те, кто решил, получив тайную подсказку, захватить и Ворлыхана, и его братию, и скупщиков краденого добра, знали лазы и выходы не хуже воров.

Весь квартал огласился матерными воплями. Ероха, заскочив за угол, прислушался наконец и понял, что нужно убираться подальше, а потом уж докапываться, что это за Божья кара.

Вдруг мимо него очень быстро пробежал человек и на бегу выбросил тяжелый узел. Человека преследовали двое с криками «стой, стой!», да разве криками удержишь? Ероха вжался в стенку, его не заметили, а узел шлепнулся у его ног.

Ему уже стало ясно, что это полиция после очередной особо дерзкой кражи гоняет шуров, а в узле скорее всего воровская добыча, по-байковски — дуван, который хотели в винном погребе сдать скупщику, по-байковски — мошку.

Ероха усмехнулся, подхватил узел и скрылся в переулке, откуда мог пробраться во двор дома на Второй Мещанской. Узел мог пригодиться, если шуры уцелеют и придут с неприятным разговором о странном Ерохином поведении.

— Нет, — сказал Ероха вслух, — нет, голубчики мои, нет и нет. Кажись, выучился…

Переночевал он во дворе на лавке, благо летняя ночь тепла. С рассветом же развязал узел, вынул оттуда серебряный поднос, турецкую шаль, вышитый шелками камзол на богатырскую фигуру, узелок (внутри оказались серебряные и стальные пряжки для туфель, мужских и женских), а также два предмета, вызвавшие у него искреннее восхищение. Это были кинжал, восточной работы, с золотыми накладными узорами по тусклому лезвию, и турецкая сабля в ножнах. Ероха вытащил ее, полюбовался, сунул обратно и задумался — где бы спрятать такое сокровище?

Он понимал, что вещи краденые, но для себя разделил содержимое узла на две части: поднос, шаль, камзол и пряжки был готов отдать Ворлыхану ради примирения, а саблю и кинжал — дудки! Наконец он додумался.

Во дворе был хилый дровяной сарай, который запирался на замок. Ероха изучил дощатую стенку, подергал в неприметном месте подходящую доску, расширил щель и загнал туда саблю с кинжалом.

Ворлыхан не появился, зато прибежала Катерина. Чуть не плача, она рассказала о беде. Оказалось, дяденька все же скрылся от облавы, удрал куда-то на Пряжку, но передал оттуда племяннице приказ: ни за что не выпускать из виду Ероху, потому что шур, имеющий звериное чутье на полицию и бегущий прочь при одном ее приближении, есть особа в шайке самая необходимая.

Ероха подумал — и не стал ничего рассказывать про узел с дуваном.

Катерина же навязалась вместе с ним караулить Нерецкого. И это было неплохо — с такой девкой уж точно не заснешь…

Госпожа Ржевская потерпела в хозяйстве урон — дети попортили каминные опахала, без которых сидеть у горящего камина даже неприятно. Александра вступилась за проказников и пообещала сделать акварели для новых. Сюжет для росписи явился сам собой — составленный в Вороновке букет с маками, васильками и тысячелистником оказался так удачен, что Александра вздумала его скопировать, несколько увеличив и вписав в овал с каймой. Опахал она решила сделать четыре штуки — к счастью, деревянные вызолоченные ручки и рамки не пострадали, а что может быть лучше для подарка доброй приятельнице, чем свое рукоделие?

Ржевская живописью не увлекалась — она была музыкантша, одна из лучших в столице, ее талант заметили еще в Воспитательном обществе и специально для нее выписали из-за границы учительницу-арфистку. Да у нее и не нашлось бы времени на возню с каминными опахалами. Поэтому — а еще для того, чтобы занять себя и не носиться самой там, куда можно послать смазливого, нагловатого лакея Гришку, — Александра взяла хорошую английскую веленевую бумагу, надела недавно вышитый большой передник из желтой тафты и села за работу. Копирование увлекло ее, она ощутила радость, сопутствующую добротно исполняемому делу, и четыре овала довольно скоро были готовы.

Принарядившись, красиво выложив на груди новенькую косынку, батистовую с тонким золотистым кружевом, взяв гостинцы для детей, Александра поехала с визитом.

Госпожа Ржевская приняла ее в гостиной, горячо благодарила за подарок и, извинившись, вышла — хотела убедиться, что на поварне доподлинно перебирают крупы, а не точат лясы. Александра осталась одна. Она решила на несколько минут занять себя хоть журналами, лежавшими на рабочем столике.

Вдруг дверь распахнулась, выскочили юные Ржевские — Саша, Машенька, маленький Павлуша. Оглянулись — нет ли строгой маменьки, подбежали, приласкались, зная, что в тайных карманах под юбкой у доброй и красивой Сашетты могут оказаться лакомства — конфекты, орешки и даже новомодная карамель.

На сей раз это были чищенные орехи, и Александра оделила детей, но так, чтобы Павлуше, маленькому, ласковому, досталось больше прочих. И еще поцеловала его в чистый лобик, вдохнув запах детских кудряшек. Пора было заводить своих, пора…

Павлуша в ответ поцеловал ей руку, сорвался, убежал в детскую.

Появился он, когда госпожа Ржевская уже усадила Александру за кофейный столик. Подошел, словно бы стесняясь, был обнят гостьей, спрошен об успехах в учении, ответил неразборчиво, зато, найдя Александрину правую руку, лежащую на пышной юбке, незримо для маменьки проделал что-то с безымянным пальцем и вновь убежал.

Это был очередной детский секрет — как-то, вернувшись от Ржевских, Александра нашла в левом кармане шесть вишен и голову от деревянной куколки. Выдавать дитя нехорошо, и она, беседуя со старшей подругой, потихоньку ощупала новое приобретение.

На пальце оказался перстенек. Наверняка похищенный у кого-то из взрослых…

Александра сняла его и разглядела, не скрываясь.

— Что это у тебя? — спросила Ржевская.

— Вот, глянь-ка, чем меня одарили.

— Диковинка…

— Ни у кого у вас в доме такой не пропадал?

— Я таких отроду не видала. Девки сплошь позолоченные на праздник надевают или хоть серебряные.

Перстенек был из темного рябого металла, с печаткой — но печаткой пустой, на которой еще ничего не вырезали.

— Павлушка? — спросила Ржевская. — Ну, к тому и шло! Он намедни за ужином объявил, что на Анютке-горничной жениться более не желает, а будет свататься к Сашетте Денисовой, тем более, кто-то ему объяснил, что она пока не замужем. Так что подожди, душа моя, годков хоть пятнадцать…

Александра засмеялась.

— Он, выходит, этак со мной обручился?

— Выходит, так! Надо будет Алексею Андреевичу рассказать.

Госпожа Ржевская мужа называла уважительно — да и от всех требовала уважения к нему. Но ласковой улыбки, но нежности в голосе не скроешь. Александра вспомнила историю их любви — ведь как старый ревнивец Бецкой рассорить их пытался, а повенчались, даже сколько-то времени жили в его доме, пока не сбежали от его причуд в Москву.