Три церкви - Ованес Азнаурян

– Блин, рука замерзла!

– Не ругайся, дорогой! Поставь бутылку на гранит и дай руку, я согрею.

Белла положила его руку между своих ног и сжала. Они стали целоваться.

Любовь! Зачем он помнил все это? Эти мелочи были его счастьем. Ведь именно казалось бы незначительные мелочи вызывают счастливые воспоминания. Потому что по большому счету жизнь – дерьмо… Вселенная устроена не так, как надо, поэтому нужно успокоиться и радоваться мелочам.

Пришел на работу. Анжела из отдела кадров в лифте прошептала, обдав его кисло-сладким ароматом «Ж’Адор»:

– Зачем ты сочинил себе день рождения? Хочешь подарков, маленький? Не можешь подождать два месяца?

– С днем рождения!!! Шнорхавор[45]. – Это был уже Каро, завотделом по рекламе – низкий, лысый, толстый, этакий колобок в очках. У него была вторая жена. Красавица! Высокая! Статная! Тонкая! Невозможно было, глядя на Каро, подумать, что у него такая жена. Каро выкладывал ее фотографии на Facebook, но Аристакес не верил.

И тем не менее у Каро была именно такая жена! Аристакес специально напросился к нему домой, чтобы ее увидеть. Она действительно оказалась красавицей, на две головы выше мужа, звали ее Рита, и Аристакес невольно подумал, что, наверное, коротышки умеют в постели что-то такое, чего не умеют люди с нормальным ростом, и попробовал представить себе, как именно Каро занимается сексом с женой («Прости меня, Каро!»).

Он вообще всегда женщин представлял в постели. Знакомых, незнакомых. Всех! Правда, ни к одной из них его не тянуло по-настоящему. Но порой бывало так, что он не мог представить женщину в постели. И вот именно такая женщина и определяла его судьбу, становилась его безумием, его болезнью и выздоровлением, затмением и озарением одновременно…

Беллу он никак не мог представить в постели. А когда все случилось, не мог поверить…

В обед он сам с собой пошел погулять. Так, вдвоем с самим собой, они гуляли час и всю дорогу молчали. Чужие лица проплывали мимо, и никому дела не было до них, то есть до него. Каждый был занят собой – кто-то улыбался, кто-то разговаривал со спутником, кто-то выяснял отношения со спутницей, кто-то обсуждал новый BMW, кто-то ругался по телефону насчет ремонта… Аристакесу пришло в голову, что каждый занят своего рода «ремонтом» – ремонтирует свою жизнь. А у него – сплошные разрушения… Разболелась голова.

Аристакес вернулся на работу – молча, как и всегда.

После обеда его вызвал шеф и сказал, что для какой-то выставки нужно написать о журнале – что-то вроде рекламного буклета, краткой истории, о сотрудниках, о целях журнала.

– Ведь наш журнал старейший в своем роде… А еще лучше, – добавил шеф, подмигнув (у него была идиотская привычка подмигивать, отчего собеседнику становилось неловко), – если это будет маленькая книжка. Представь, все конкуренты сдохнут от зависти! Ты талантливый, говорят, когда-то писал художественные рассказы… Выставка в апреле, время еще есть.

Согласился Аристакес вынужденно – даже несмотря на «художественные рассказы». И пошел курить. Вернувшись на рабочее место через 5 минут 49 секунд, понял: новость о том, что ему поручено написать «книжку» о журнале, разлетелась по всей редакции (источник – конечно же, секретарша шефа, Джуля). И весь остаток дня, чуть ли не каждый сотрудник (включая водителей) считал своим долгом подойти к Аристакесу и, заискивающе поздравив с мнимым днем рождения, попросить, чтобы тот написал о нем в своей книжке.

Лишь одна из немногих штатных журналистов, Лана (которая давала всем как мужчинам, так и женщинам), подошла, когда он в очередной раз курил на балконе четвертого этажа, и, стряхнув с его плеча пепел, сказала своим низким волнующим голосом:

– Не пиши обо мне ничего, ладно? Ну, ты понимаешь… Мама, папа, брат прочтут… Не надо…

Аристакесу стоило огромных усилий не расхохотаться, но он пообещал. Лана тоже странная! Ведь речь шла о рекламном буклете, но она почему-то решила, что Аристакес будет писать подробное исследование… Аристакес спал с ней три раза (до Беллы, понятное дело). В тот третий раз Лана и спросила, не захотел бы Аристакес трахнуть и ее подругу тоже. Но с условием, предупредила Лана, что она должна не только присутствовать, но и участвовать. Аристакес отказался. Лана, похоже, не обиделась, но спать с ним больше не соглашалась.

Ну а потом у него появилась Белла, и он потерял к ней всякий интерес…

– Как ты? Чувствуешь себя сорокалетним?

– Ага! Мертвее не бывает.

– Ты действительно решил написать книгу?

– Да!

– Напишешь обо мне? Я расскажу тебе кучу историй! – Это был Каро! И Аристакес подумал: поразительно, насколько людям хочется быть увековеченными – на фотках порой незнакомых им людей, на страницах еще не существующей книги (причем даже не задумываясь о том, что это будет за книга). Людям хочется обрести бессмертие. Оставить какой-то след или хотя бы стать лужицей в чьем-то следе. Больше всего люди боятся исчезнуть. Навсегда. Бесследно. Вечный кошмар человечества: исчезнуть бесследно…

Каро снова пожал ему руку, поздравляя с днем рождения, и положил на стол сувенирную пишущую машинку (где он ее раздобыл?!). Та… Та пахла так, как пахли игрушечные машинки в детстве. Такие, коллекционные… И когда Каро отчалил, Аристакес поднес сувенирчик к носу и стал жадно вдыхать этот запах…

Вообще-то он ненавидел запахи! Говорят, запах – самый древний и устойчивый из всех видов человеческой (и не только человеческой) памяти. Иногда какой-нибудь слабый-слабый, еле ощутимый, неизвестно откуда взявшийся запах мог поднять в душе бурю давно забытых воспоминаний! И воспоминания, особенно о раннем детстве, могли заставить сердце сжаться до боли. Потому что тогда, в детстве, он был абсолютно счастлив… А с годами становился все несчастнее и несчастнее. В то же время он почему-то всегда чувствовал себя сорокалетним. В шестнадцать лет, в двадцать, в тридцать… И вот ему действительно исполнилось сорок. Хотелось верить, что теперь он наконец успокоится, попав «в свой возраст», и перестанет маяться от преследующей его дисгармонии. Он надеялся на это. И на то, что, даже когда ему исполнится шестьдесят, он все равно будет чувствовать себя сорокалетним.

«Пропади все пропадом! – подумал он. – Все равно дэ-рэ встречать в одиночестве: Белла ушла от меня, а друзья думают, что я буду праздновать с ней вдвоем, и постесняются прийти. Они, конечно, все позвонили, но я им ничего не сказал».

И Аристакес мазохистски решил провести свой мнимый день рождения в мученическом одиночестве. Кокетство? Вероятно. Впрочем, все мазохисты (особенно моральные) и все мученики (высокоморальные!) склонны к кокетству.

Под предлогом «великого юбилея» он отпросился у шефа и выбежал из редакции.

На улице был январь, пахнувший мартом! А значит, не было у него сегодня дня рождения.

Он направился в «Ван Гог» выпить с Эдиком. С Эдиком всегда можно было напиться до беспамятства! Уже целую вечность не существовало рок-группы МДП, но Эдик был, и у него был «Ван Гог». Аристакес летел туда и мысленно говорил с Беллой: