Незадолго до ностальгии - Владимир Очеретный

— Хороший вопрос! — признал Киш. — Насколько я знаю, скоро прибудут ангелы и демоны спорить о наших душах. Так называемое прохождение мытарств: в зависимости от того, каким страстям мы были привержены при жизни, сколько добрых и злых дел совершили, будет определено, где находиться нам до Страшного Суда, в Раю или в Аду. Правда, не берусь утверждать это на сто процентов, предание о мытарствах не относится к канонам Церкви, но, скорей всего, так и будет. А каков ваш прогноз?

— Не знаю, — признался блондин, — я об этом вообще раньше не думал. — Вы думаете, ангелы и демоны действительно существуют?

— Вот сейчас мы это точно и узнаем.

— Тогда, может, нам стоит разбиться на группы?

— На группы?

— Просто как предложение: можно и не разбиваться, — здоровяк помялся и заговорил одновременно и неуверенно, и горячо: — Я думаю, надо как-то всем собраться, всё обсудить, выбрать представителей на переговоры с этими… ангелами и демонами. Надо же что-то делать!

Киш посмотрел на блондина с изумлением: переговоры?!..

— Нет, идея с группами мне определённо, ну вы и кретин, нравится, — заметил он почти весело. — Христиане прямо, мусульмане направо, иудеи налево, буддисты и индуисты назад, а агностики пусть остаются там, где они были всю жизнь, то есть на месте.

— А атеисты, сами вы ублюдок? — живо поинтересовался блондин. — Те, кто был атеистом? По правде говоря, точно не знаю, кто я — агностик или атеист, надо всё хорошенько взвесить…

— Атеисты могут вернуться, извините, вырвалось, я не хотел называть вас кретином, в свои тела.

— Правда? — обрадовался потомок викингов. — И вы извините меня за «ублюдка»: а как?

— Понятия не имею, — расстроил его Киш. — Это была только гипотеза: скорее всего, никак.

— Не смешно! — воскликнул здоровяк. — Вы, злой-злой человек, меня обнадёжили! Попались бы вы мне при жизни!

Перед носом Киш мелькнул увесистый кулак.

— Извините, — буркнул Киш. — Вы правы: я грешный насмешник, привык смеяться над грехом брата своего, и уже не могу остановиться: всё тайное становится явным. Кстати, вы тоже не праведник: что это за распускание рук, мать вашу? Я понимаю, вам тоже трудно сдержаться, но постарайтесь всё же не лезть в драку: во-первых, я занимался почти-до и при жизни сделал бы из вас очень качественную котлету, во-вторых, здесь это всё равно бесполезно. Но сейчас я не об этом: вы правда хотели бы вернуться в своё тело? Вы его хорошо рассмотрели? У вас же вся физиономия расквашена. Явный перелом носа и челюсти. Про сотрясение уже не говорю. Правая нога вывихнута задом наперёд. Рёбра… не знаю, осталось ли у вас хоть одно целое ребро!

— Да, — быстро проговорил 36,6, — я хотел бы вернуться. Пусть я буду орать от боли и, наверное, потеряю сознание от шока, но у меня очень хорошая медицинская страховка, и вообще всё это будет как-то знакомо. А здесь мне не по себе. Очень не по себе!

Он скорбно огляделся по сторонам. Кишу стало жалко здоровяка. Он захотел его как-то приободрить, но вместо утешительного слова вылетела очередная пакость:

— Что ж, тогда постарайтесь умереть ещё дальше, — посоветовал он, досадуя, что не может остановиться. — Попытайтесь разложиться на атомы.

— Как на атомы? — блондин поднял лицо. — Как это «умереть дальше»?

— Ну не знаю, вы же себе это раньше объясняли каким-то образом. Разумеется, саму мысль о смерти вы старались отгонять подальше, но не всегда же это вам удавалось! Вспомните, как вы представляли себя лежащим в гробу, а потом… Что было потом? Постарайтесь вспомнить и…

— Но вы же сами видите, это невозможно! — воскликнул блондин. — Если бы это было так, мы бы сейчас с вами не разговаривали, а вместе разлагались. Нас бы уже не было! Я вообще не уверен, что мы сейчас состоим из атомов.

— Скорей всего, всё же из атомов, — в виде утешения сообщил Киш. — Мы явно материальны. Хотя не уверен, что теперешние атомы из таблицы Менделеева.

— Какое это сейчас имеет значение? — в отчаянии возопил его собеседник. — Что теперь делать? Что будет со мной?! Вы насмешливое ничтожество, гад, дурак, подлец, нашли время для своего пошлого юмора! Что теперь делать?!

Они несколько раз машинально, только потому, что не могли удержаться, съездили друг другу по физиономиям, не чувствуя ни боли и ни притока адреналина и потому не входя в раж.

— Простите, — ещё раз извинился Киш. — Я и правда не знаю, как вам помочь. Неужели вы ещё не поняли, что мне придётся гораздо хуже, чем вам? Для таких кретинов, как вы, в Аду, думаю, есть более-менее сносные местечки, где, конечно, тоска и печаль, но не слишком невыносимо. Не спорьте: вы — кретин, и только в этом ваше оправдание. На вашем месте я держался бы именно этой линии защиты. По крайней мере, вы можете сказать: меня так воспитали, мне никто не говорил, что нужно по-другому, я и Евангелия-то в руках никогда не держал. Конечно, вы не сможете сказать, что от рождения были лишены совести — совесть даётся всем, даже тем, кого воспитывают как кретинов — или что за всю жизнь не видели ни одного храма, а увидев, понятия не имели, что это за строения, но всё же. А мне нечего сказать! Я знал, как надо, но не делал. Это всё равно, что дезертировать с поля боя, и не один раз, а постоянно: всю жизнь только и делать, что дезертировать, понимаете? Если мне скажут: «Иуда предал Христа всего раз, а ты сколько?», то мне и возразить нечего! А ведь скажут — в том-то и дело, что скажут!

— Как, вы говорите, мне надо сказать? — заинтересованно уточнил блондин. — «Меня так воспитали»?

Киш не успел ответить: из общего гомона вдруг выделился звенящий праведным гневом возглас:

— А где водитель!?

На мгновенье галдёж прекратился, толпа замерла, недоумённо озираясь, а то и вертясь вокруг своих осей, а потом завопила с новой силой:

— Водитель — осёл!

— Кто доверил ему руль?

— Это всё из-за него!

— Где этот убийца?!

— Сам-то небось живёхонький!

Кто-то первым снова ринулся в низину, к жёлтой разбитой коробке автобуса, за ним устремились остальные. Киш остался среди тех, кто предпочёл улицу, но несколько человек снова проникли внутрь и снова испытали шок от встречи с телами:

— Этот чертов итальянец наступил мне прямо на горло! Слышь, Джузеппе, убери свою туфлю!

— Как я, по-твоему, её уберу? И моё имя — Леонардо!

— Моё лицо! Стив, я не хочу, чтобы меня хоронили в таком виде!

Снаружи давали советы:

— Он должен стонать!

— И дышать!

— А мы не дышим! Кто-то заметил, что мы не дышим?

— И понимаем все языки!

Водитель в помятой форме светлого хаки появился из моторного отсека.

— A-а! Вот он! — к нему ринулось сразу несколько человек в прежнем предсмертном желании разорвать в клочья, но водитель, видимо, по-прежнему считая себя главным, повелительно вытянул руку вперёд, и потенциальные драчуны застыли на месте. Стало ясно, что водитель обладает важной информацией, и все попытались замолкнуть: