Гордая американка - Жюльетта Бенцони

– Вот-вот! А я что говорил? – вмешался Монтескью. – Я полностью разделяю ваше мнение, сударь. Однако вы должны согласиться, что… умеренное наказание является единственным пригодным решением. Герцогу де Фонсому не подобает драться на дуэли с бумагомарателем.

– Дуэль тоже не пойдет на пользу репутации моей будущей племянницы. Говоря начистоту, этим делом следовало бы заняться ее супругу, но он, увы, далеко.

– Грубиян и недотепа, если позволите сообщить вам мое мнение, – выпалил герцог. – Разве можно позволять такой красивой женщине одной путешествовать по дорогам Европы? Впрочем, все эти рассуждения не позволяют нам продвинуться вперед. Что вы предлагаете?

– Позвольте действовать мне! Я гораздо старше вас годами и владею кое-каким оружием. Ведь в статье не упомянуто ни одного имени?

– Всего лишь инициалы! – скрипнул зубами Фонсом. – Но их ничего не стоит расшифровать.

– Совершенно справедливо. Вот я и намереваюсь принудить Лоррена выступить с еще одной статьей на «светскую» тему, но уже с именами. Полагаю, это вас удовлетворит?

– У вас ничего не получится! Этот писака слывет большим упрямцем.

– Хотите пари? Если я проиграю, вы получите с меня сто луидоров, а если выиграю…

– Тогда платить мне! – воодушевился Фонсом, который любил пари, как англичанин.

– Нет. Проиграв, вы на некоторое время покинете Париж. Сегодня утром сюда возвращается миссис Каррингтон, и было бы, по-моему, предпочтительнее, чтобы вас более не видели вместе.

– Из-за вас он пропустит «Большой приз»! – Монтескью всерьез всполошился. – Это просто недопустимо!

– Зато окажет целительное воздействие на исстрадавшееся сердце Александры. Цель стоит жертв, не правда ли? Ведь можете вы, скажем, приболеть?

– В это никто не поверит, – отмахнулся Монтескью, – разве что женщины. Вот они-то двинутся на приступ его крепости сомкнутыми рядами…

– Тогда уезжайте! После моей свадьбы миссис Каррингтон поедет в Венецию – ее пригласили туда на праздник Искупления.

– А как же Вена?

– Не знаю. Одно мне известно: в начале августа она возвращается в Америку. Каково же ваше решение?

Молодой герцог порывисто протянул руку достойному пожилому господину, сумевшему добиться его расположения. – Действуйте по своему усмотрению, сударь! Сегодня же вечером я уеду в Пикардию, где у меня замок. Желаю вам удачно разобраться с этим нечестивцем.

– Если вы не добьетесь успеха, то во имя французского гостеприимства эстафету перехвачу я! – заключил Робер де Монтескью, тоже пожимая Никола Риво руку.

Оба дворянина уселись в экипаж и укатили, а жених Эмити, облегченно вздохнув, занялся своим делом.

Добиться у журналиста приема оказалось непростой задачей. Слуга с внешностью корсиканского бандита, любезностью смахивающий скорее на нарывающий фурункул, поведал посетителю, что хозяин накануне поздно лег спать, вследствие чего до сих пор почивает.

– Что ж, – решил Никола, – придется дожидаться его пробуждения! Нам предстоит важный разговор. Может быть, предложите мне стул, дружище?

После этих слов мало обходительный слуга соблаговолил отворить дверь восточной гостиной, которая больше походила на поле боя.

Это было просторное помещение, убранное роскошными коврами, с огромными диванами под меховыми накидками, из-под которых виднелась дорогая обивка, бесчисленными подушками и развесистыми растениями в разноцветных фарфоровых кадках, служивших, судя по всему, пепельницами. Подушки валялись в беспорядке вперемешку с пустыми бутылками; подобрать успели только бокалы – видимо, они представляли собой немалую ценность; за стеклами буфетов красовалась коллекция зверюшек, вырезанных из камня. Надо всем этим парил большой портрет Сары Бернар, кажущейся воздушной и загадочной под вуалью, с кошачьим личиком, удлиненными зелеными глазами и копной рыжих волос.

Риво, не зная, как долго ему придется здесь томиться, со вздохом уселся на край обитого позолоченными пластинками дивана, проклиная восточный стиль, не предназначенный для ревматика. Он боялся, что встать с низкого дивана уже не сможет. К счастью, у него не успели затечь ноги, поэтому он вскочил достаточно легко, не уронив достоинства: хозяин дома не заставил себя ждать.

Его появление трудно было назвать величественным, если не считать халата с золотым шитьем, достойного халифа. Светлые волосы его были всклокочены, лицо поражало серым оттенком, одутловатостью; казалось, оно вот-вот пойдет пузырями. От него пахло смесью одеколона и вина; стоило ему открыть рот, как на гостя шибануло перегаром, способным умертвить лошадь. Он не позаботился смыть с лица краску, однако его мутные глаза глядели враждебно.

Риво, вовсе не напуганный нелюбезным видом Лоррена, представился, упираясь для удобства на тросточку, и спокойно объяснил, в чем заключается цель его визита. Лоррен слушал его с растущим нетерпением.

– Если бы вы лучше знали меня, сударь, – проговорил он наконец, – то знали бы и другое: я никогда не опровергаю написанного мной ранее.

– Вот как? Даже если вам доподлинно известно, что написанное вами есть ложь, ибо события развивались совершенно не так, как это было представлено вами?

– Я солгал? Разве ваша миссис Каррингтон не остановила поезд? Разве не сошла в Боне?

– Этот поступок может объясняться тысячью разнообразных причин. Та же, которую придумали вы, истинной не является.

– Вы так в этом уверены? Откуда такая убежденность?

– Я знаю миссис Каррингтон, которая, как я уже сказал, скоро станет моей племянницей. Вы нанесли удар по ее честному имени.

Журналист пожал плечами и принялся протирать кольца на пальцах платком, выуженным из жилетного кармана.

– Ваши уверения смехотворны! Все женщины одинаковы: от них дурно пахнет.

– И от этой тоже? – Риво указал кончиком трости на портрет.

– Эта?! – Голос журналиста неожиданно сделался похож на голубиное воркование. – Это не женщина, а нимфа, лилия, богиня, муза и дыхание поэзии. Она божественна! Остальные же – всего-навсего грязь у нас под ногами. Красив один мужчина…

– Ваши вкусы всем известны! Вы содомит, садист, демоническая личность. Вам нравится совращать людей, особенно юношей.

– Вас неверно проинформировали. Я не люблю юнцов: от них пахнет цыпленком. Мне подавай мужчин, настоящих мужчин!

– Ага! А чем, по-вашему, пахнет от них?

– Горячим хлебом! Вкусным горячим хлебом! Деревенский запах! Тепло! Они…

– Сколько в вас энтузиазма! Вы заставляете меня сожалеть, что я не дал войти к вам еще двоим. Можете мне поверить, то были двое истинных мужчин, которые горели решимостью сломать о вашу спину несколько тростей, а то и порядком подпортить вам внешность. Впрочем, повреждения не были бы очень заметны!..