Дело марсианцев - Олег Никитин

– Да уж наверное, – усмехнулась Глафира.

Тихон осекся и в некотором удивлении покосился на девушку, однако она, как видно, не шутила, хотя и улыбалась при этом загадочно.

– Вот и умница!

Ее легко было понять – любишь, допустим, человека и вдруг, прискакав к нему на помощь, обнаруживаешь его очарованным злой и распутной девицею. Тут уж и в самом добром сердце обида с досадою расцветут, какая тогда любовь? Да и с чего поэт взял, что девица Маргаринова иссохла вся от страсти по нему? Улыбнулась да поцеловать позволила? Что ж, отголоском прежнего интереса и не то объяснить можно.

Скоро показалась почтовая застава, а там уже до окраинных улиц было недалеко. Встречные мещане и мужики с немалой тревогой провожали графа Балиора взглядами, ибо вид его был таков, будто поэт неделю провел в вертепах и непрерывно кутил, порой очухиваясь в канаве – головной убор утрачен, парик обтрепанный, аби с кюлотами в грязных разводах, рыжие волосы на щеках и подбородке…

– Сейчас в Управу донесут, что кошевник в Епанчин пожаловал и благородную девицу куда-то силком везет, – пробормотал поэт.

– Я тебя и в остроге найду, мне ли привыкать?

У Глафиры с собою оказался двугривенный, так что Тихон со спокойным сердцем пересадил девицу в дрожки старика-извозчика и грозно наказал доставить ее по нужному адресу.

– Коли на свободе останешься, так в гости приходи, – шепнула Глафира на ухо поэту и мимолетно тронула губами его небритую щеку. – В любой день буду ждать.

И моментально спряталась за боковой стенкой тарантаса.

– Какая смелая и чистая девица, – сказал себе под нос граф Балиор и вернулся в свои дрожки. – Я недостоин ее. Н-но!

Развернув лошадей, он поспешил в Разуваевку, ибо с каждой минутою тревога за людей и фамильное имущество все больше овладевала им. Погода как назло стала портиться, с запада натащило низких туч, и среди родных весей поэта настиг шквальный ветер. Того и гляди, скоро должен был хлынуть дождь не хуже тех, что проливались на голову Тихона при спасении Манефы Дидимовой.

Тут некстати припомнилась ему любовная утеха под облаками, а потом и «полатные» страсти, и весь остаток в пути поэт провел в изрядном томлении и даже горячке. Только ветер с моросью и остужал кое-как его пылающую физиономию. Все, все то высокое, что зародилось в его душе при общении с Глафирою, оказалось смято животными порывами, и в поместье Тихон прибыл настолько растрепанным в чувствах, что даже дождь, который наконец хлынул из небесной хляби, почти не образумил его.

– Ваше сиятельство! – взвизгнула Марфа, выскочив на порог дома. – Живой!

Не убоявшись ливня, она спрыгнула со ступенек и кинулась прямиком по грязи навстречу графу Балиору.

– Ну что за беда? – улыбнулся тот и подхватил мокрую девицу, когда она с разбегу поскользнулась и едва не улетела в колючие кусты шиповника. – Сопли-то чего размазываешь, дурочка?

Но Марфа уже не только носом шмыгала, а еще и заревела в три ручья. Пришлось поэту силою волочь безутешную деву в дом, где утирать полотенцем и усаживать возле печки в кухне. Марфа никак не унималась и потому не могла внятно выразить, что же ее так взволновало, лишь повторяла с восторгом «живой, живой барин».

– Что же за ловитва у вас такая была, что тати лесные к нам в Разуваевку пожаловали? – наконец разродилась она. – Ух, и страшные! Меня с батюшкой в угол загнали, да как давай пистолями тыкать – где, мол, Тихон Балиор прячется? Убить грозились… У-у-у… Да дом поджечь, ежели не признаемся! Мы уж и клялись им, и в ноги падали, насилу они от нас отвязались! Все перерыли в доме, флигели обыскали, шкапы с подвалом!.. Да что же это, Тишенька? – опять взвыла чувствительная девушка и уткнулась круглым зареванным лицом в живот поэта. – Уж не чаяла больше увидать!

– Ну все, успокойся, – мягко приказал граф и вытер лицо Марфы платком. – Сколько их было?

Девушка снова всхлипнула, но совладала с собою и сбивчиво поведала, как вчера поздним вечером в усадьбу прискакало неизвестное количество вооруженных людей под командой гадкого типа с разбитыми губами, по описанию явно Фаддея. Кто-то из них стал рыскать по саду и постройкам, а трое перерыли весь дом и напугали до смерти управляющего с Марфою. Грозились убийством и ругались на чем свет стоит! А как уж главарь выражался да какие кары на головы графа призывал, так старика чуть кондрашка от ужаса не хватила, Марфа же едва не поседела в одночасье. Только молитвами да знамениями крестными Диавола и удалось после таких страшных проклятий отогнать.

– Все уже позади, не бойся, – проговорил Тихон и вторично обнял бедную девушку. – Баня натоплена?

– Второй уж день держу…

– Ну, давай попаримся, да спать! Устал я что-то… А татей не бойся, сегодня уж они не прискачут.

– А ужинать, барин? – Марфа наконец-то расплылась в счастливой улыбке. – Неужто не будете? Я говядины нажарила, с фасолью.

– Там поглядим.

Волнения предыдущих дней не желали отпускать Тихона даже после того, как он при помощи доброй Марфы отмылся от пыли странствий и утихомирил горячие позывы организма. Подспудно все эти часы жила в нем бурная мыслительная деятельность – поэт со всех сторон рассматривал положение дел и изыскивал способы справиться с бедою, что грозила и ему лично, и Акинфию, и в особенности губернии в лице ее славного Предводителя дворянства Антиоха Санковича.

Привезти коменданта в Облучково он не мог из-за угрозы коварной Манефы разоблачить Маргаринова. Также не имелось возможности прямо обвинить Дидимова в подготовке злодейского похищения князя «марсианцами», ибо без веских тому доказательств поставлена была бы на кон честь и свобода поэта. В то же время безвольно дожидаться празднества в Дворянском Собрании и там ходить по пятам за Санковичем, дабы воспрепятствовать дидимовским татям, тоже было рискованно – до того момента заводчик уже вполне мог «разобраться» и с механиком, и непокорным графом Балиором, вздумавшим встать на пути его возвышения.

И кроме того, что за жуткие механизмы мастерят дидимовцы под покровом тайны? К чему им плюющиеся огнем железные чудища? «Неужто армию свою снаряжает? – обожгло Тихона страшной догадкой. – Втайне от Императрицы войну готовит! С кем вот только? Или это она поручила заводчику новое оружие соорудить?». Вопросы множились, а ответов не было. Впрочем, одно конкретное злодеяние Петр Дидимов точно замыслил, а именно – кражу второго кандидата на пост градоначальника.

Пока еще была возможность как-то сорвать его замысел, следовало действовать, и Тихон наконец придумал, как. Отослав из комнаты разнеженную Марфу, он в халате подсел к столу и развел чернила, потом заточил гусиное перо и почесал им за ухом, придумывая первую фразу.

– «Зловещие марсианцы вынашивают новый чудовищный план», – написал он. – Да, именно они в лице Петра Дидимова, но без имен!