Совершенство - Клэр Норт

Наконец он сказал:

– Я видел запись вашего разговора с доктором Перейра-Конрой в заведении, где вы ели лапшу.

Я вытащила флэшку, примотала ее к лодыжке, а сверху натянула носок.

– Ее охранники клянутся, что она ела одна, хотя они все время следили за вами обеими.

Дубинку под руку, крепко сжимавшую взятый у упавшего охранника пистолет, петарда привязана к баллончику с перечным газом, очки на лице, пластиковый пакет с оставшимся инструментом и пакетом йогурта на локте. Свободными остались лишь ноги, готовые бежать.

– Еще я видел вас на камерах на приеме в Дубае прямо перед тем, как украли бриллианты. А потом еще и тут, в Токио, в здании ста шести, где вы обследовали апартаменты и крутились вокруг семьи Перейра-Конрой. Я был там, вероятно, смотрел прямо на вас, однако похоже, что связь между фото на дисплее и увиденным мной образом – скорее неувиденным – вашего лица у меня в мозгу как-то нарушилась. Такое стойкое разобщение подразумевает, что вы достигли чего-то большего, чем просто… преходящий трюк фокусника. Доктор Перейра говорит, что это самое захватывающее явление, о котором она слышала за всю свою научную карьеру.

Доктор Перейра-Конрой – одна из самых поразительных личностей, которых я встречала за свою криминальную карьеру, философски заключаю я, но ничего не отвечаю, поскольку он сосредотачивает все свои слова, все свое внимание на мне, лишь бы не забыть, делая себя узником осознания меня, этого момента, настоящего.

У меня за спиной начинают выключаться серверы, издавая легкий разочарованный визг ломающихся агрегатов. Присланная Byron14 флэшка похитила массу данных, но понадобилось лишь несколько килобайт, чтобы запустить вирус, сделавший свое черное дело. Конечно, он их не остановит, этот маленький кусочек кода, но, по-моему, Байрон получила удовольствие от момента, когда комната погрузилась в тишину, нарушаемую лишь шумом вентиляторов.

Молчание. Я закрываю глаза и представляю, как Гоген кивает своим мыслям, понимая, что я делаю, возможно, переживая, а возможно – и нет.

– Даже последующее забывание есть своего рода modus operandi.

Угроза, он только что мне угрожал. Чем же конкретно?

Modus operandi: в переводе с латыни – способ действий, термин впервые использован в 1654 году.

Сокращение: МО, используемое полицией по всему миру.

Другие полицейские сокращения: ВВП (внимание всем постам), ДТП (дорожно-транспортное происшествие), СМЭ (судмедэксперты), СОБР (специальный отряд быстрого реагирования), УАС (угон автотранспортного средства)…

Modus operandi, или почерк – метод, используемый полицией для связывания преступлений, и Лука Эвард произнес:

– Обещаю, что вы не пострадаете.

Здесь.

Тут.

Сейчас.

В этот момент.

Я здесь.

В этом пространстве.

В моей вселенной.

Во всей вселенной.

Здесь.

И Лука Эвард

произносит:

– Вам не следует бояться.

Его здесь нет – прошлое поглотило его, оставив спать в постели в Гонконге. Прошлое поглотило сказанные нами слова, оно убило его, прошлое убило его так же надежно, как оно убило его слова, и так же верно, как оно убивает меня

его здесь быть не может. Они не смогли доставить его в Токио. Он сидит неподвижно в своем совершенстве там, где я его оставила, ожидая меня в мгновении, застывшем в моей памяти

Его здесь быть не может.

И, конечно же, воровка, в которую превратилась Хоуп Арден, профессионал, прекрасно знает, что может. Гоген отследил мои денежные транзакции, он должен был отследить мой почерк, и кто же ждал меня в конце пути? Кто лучший в мире специалист по женщине, которую все забывают, отдавший этому делу многие годы?

Лука Эвард здесь и сейчас.

Вселенная разверзается, и рушатся небеса, смещаются галактики, и иссыхают океаны, мне кажется, что это мгновение, наверное, продлится вечность, разрушая все, что я когда-либо построила, стирая идеальное мгновение в Гонконге, поскольку – посмотрите: вот мы, и вот он, видящий меня как воровку, знающий меня как воровку и, вероятно, догадывающийся, что я еще и нечто больше. Знает ли он, что забыл, понимает ли он, что он забыл, подозревает ли, ненавидит ли он меня, любил ли он меня вообще, как я его любила

профессиональная воровка с моим именем поджигает фитиль петарды.

Гоген слышит это и кричит: берегись.

Я бросаю петарду за дверь.

Суета, поспешная беготня.

Я закрываю глаза.

Туманности сжимаются в солнца, кометы проигрывают свои нескончаемые битвы с силами притяжения и сгорают в атмосферах огромных космических тел.

Петарда взрывается.

Вместе с этим лопается баллончик с перцовым газом, плотное желтое облако наполняет комнату, вырываясь в атмосферу. Оно жжет сквозь обмотанную вокруг носа и рта блузку. Нет, «жжет» – не то слово, когда жжет – не выворачивает наизнанку желудок и не сжимает стальными клещами горло. Облако иссушает, от него тошнит, у него привкус выплюнутых целиком распухших языков.

Я выхожу за дверь. Желтое кислотное облако завивается в воздухе, мешая видеть. Осколки петарды все еще с шипением взрываются, колотя по барабанным перепонкам, плюясь искрами, прыгающими по полу и извивающимися, словно задыхающаяся рыба на сковородке. Сквозь туман из газа и дыма я вижу, что их шестеро, все шикарно одеты, один уже на полу. Шикарно – все, кроме Луки: он оделся обычно или приехал, в чем был: неглаженая рубашка, чуть коротковатые брюки, из-под которых виднеется один приспущенный носок, глаза зажмурены, его душит отравленный воздух.

Я бы его пожалела, но сейчас на это нет времени.

У стоящего ближе всех к двери – пистолет. Левой рукой я толкаю вверх его локоть, а правой изо всех сил бью дубинкой по запястью. Все они ослеплены, но кто-то все же стреляет на звук, пока Гоген, прижавший руки к лицу, не кричит: нет, не стрелять, ты же в нас стреляешь, придурок!

Его произношение, когда ему больно, не такое рафинированное, как мне казалось. В нем проскальзывает какой-то западногерманский говор, слова не совсем те, лицо раздулось, словно тыква, и возможно, мне все-таки жаль

что бы ни значило слово «жалость»

поэтому я обрушиваю дубинку ему на колени, а не на горло.

Могла бы я его сейчас убить?

Когда вокруг творится такое, это не совсем тревожная мысль.

И не очень-то захватывающая.

Один из охранников, с трудом не закрывая глаза в оседающем желтом облаке, пытается меня схватить. Рука впивается мне в запястье, другой рукой он пытается ударить меня в живот, но промахивается. Сила у него есть, и подкрепляет он ее движениями тела, не вытягивая руку, но напирая на меня ногами, грудью и бедрами. Обычно такая сила сокрушительна, но сегодня ее слишком много, и инерция удара лишает его равновесия. Я бью его по пролетающей мимо меня руке, потом обрушиваю дубинку ему на шею, подсекаю колени, когда он начинает падать, и двигаюсь дальше.