Сегодня – позавчера. Испытание огнем - Виталий Храмов

– Есть два свободных жука. Тридцать четвёртых. Не думаю, что тебе удастся.

– Таких жуков у «серых» тоже много. Шли! Погуляем! Не выйдет, так хоть верёвку перегрызут.

– Ты знаешь, как жуки тут нужны? Как воздух!

– Решай сам. Есть вариант суке под хвост трёх жуков запустить!

– Надо подумать.

– Не могу я думать! Давай точку выхода, чтобы самокат прошёл. Я на огороде…

Начштаба назвал, я посмотрел по карте. Двигаться надо на север.

– По машинам!

А сам не смог с первого раза влезть в люк мехвода. Пуза у меня не было, но слой одежды и «доспех» сделали таким объёмным, что пришлось в люк вворачиваться болтом. Влез. Сел на кресле, постарался экстренно вспомнить, как Мельник меня учил осенью водить как раз подобный танк.

– Это второй такой танк, захваченный мной, – сообщил я в головной телефон, – проверка связи.

Трое бойцов ответили, что слышат, двое сидели в позе макаронных изделий «рожок» и ответили голосом, вернее криком.

– «Панцер-три» называется. Я даже на нём метров пятнадцать проехал. А в следующем бою из такого же, из пушки, танк подбил. Кусок брони того «панцера» до сих пор в бедре ношу. А, вот! Поехали!

Поехали. Почти.

– Что-то мы тяжело идём!

– Командир, мы второй танк с собой тащим!

– Твою дивизию! Вылезайте, отцепляйте, огнесмесью подожгите! Что, я обо всём должен помнить?

Двое через верхние люки вылезли, но я продолжал ворчать:

– Отведи, приведи, всё придумай, пожрать найди, патрон найди, танк веди, огонь откорректируй! Я вам, блин, что, уникум? Надоели все!

В это время вернулись те двое, доложили:

– Отцепили и подожгли. Одну бутылку об двигатель разбили, одну – внутри.

– Надоели! Уйду я от вас! – продолжал я, но дал полный ход вперёд. Танк взревел двигателем и пошёл. Мягко, легко. Пусть и не быстро. Но это для меня не быстро, а взводный-раз, сидящий на месте командира танка и имеющий прекрасный обзор в круговые обзорные перископы, заорал от восторга. М-да.

– Командир, по курсу машина с антеннами.

– Ага, вижу. Это же нас ищут! Это радиопеленгация!

Я снизил скорость, понизил передачу.

– Наводчик, что заряжено?

– И пушка, и пулемёты.

– Балда! Какой снаряд? Бронебойный, граната?

– Я… Я не знаю.

– Пофиг! Наводи на двигатель, по попадании разберёмся. Заряжающий, замечай маркировку снаряда, она может не совпадать с нашей. Я дам короткую остановку – стреляем со всех точек. Ясно?

– Так точно!

Я тормознул, закричал:

– Огонь!

Жахнула пушка, застрекотали пулемёты. А снаряд оказался бронебойным, болванкой – прошил машину навылет. Я отпустил сцепление, двинул танк на грузовик, ударил корпусом, переворачивая машину.

– Запеленговывайте! Младлей, хлебалом не щёлкай! Сколько нам до развилки?

Взводный полез в планшет.

Танк двигался со скоростью пешехода. Вернее, трёх пешеходов. Метель ослабла, так, небольшие буруны смахивало с сугробов и несло через дорогу. Или того, что должно быть дорогой. На карте её нет, но отец Анатолий говорит, что танк пройдёт. Машину мы теперь тащили на тросе – она не могла пробиться через заносы. Танк тоже мог встать в любой момент. Не в снегу завязнуть (это же не Т-34), так провалиться во что-нибудь, снегом занесённое. Для этого и шли впереди отец Анатолий, наш Сусанин, и два бойца.

Шли внимательно и осторожно, потому медленно. Мы – с их скоростью.

Грохот пуль по броне я услышал раньше, чем выстрелы.

– К бою! – закричал я, захлопывая люк и дав газу.

Это была одна из засад немцев, очаг их обороны, выставленная на дороге. Танком проутюжил их окопы, раздавил противотанковую пушку, не дав её развернуть. И… провалился в блиндаж. Да так, что нос танка задрался в небо, а грузовик, так и последовавший за мной в атаку на привязи, врезался бампером в корму. Бойцы, посыпавшись из кузова, добили немцев.

Итог их засады на нас (или нашего налёта на них – мы вышли им в спину): двенадцать тел в серых шинелях и серых женских платках, уничтоженное 37-мм орудие, захваченный пулемёт. Потери с нашей стороны: обездвиженный транспорт – и танк, и авто, двое убиты, трое, в том числе отец Анатолий, ранены. Прохор тут же ими занялся.

– Занимаем круговую оборону! Померенцева! Связь!

Доложил «Берлоге» о своём местоположении и происшествии. Конечно, эзоповым языком. Обещали прислать помощь.

Пока ждали, помародёрствовали, но немцы и сами были как церковные крысы – без еды. Пожевали сухарей и снега. Замёрзли ещё больше.

Раздавленная землянка начала дымить. Видимо, в ней мы раздавили не только немцев и их припасы, но и печку. Обидно будет, если танк сгорит. С ним мы ничего сделать не смогли, а вот грузовик завёлся, и всей толпой его толкнули назад метра на два. Но дальше ехать не рискнули – по этой дороге он не пройдёт.

Через два с половиной часа (кстати, только сейчас обратил внимание, что это уже четвертый или пятый бой, а часы ещё ходят, что порадовало) прибежал дозорный, только что смененный:

– Гул двигателей с востока, наши!

– Не факт. Рота! К бою!

На нас вылетел широкогрудый танк с трапециевидной башней, ходко подминавший снег широченными гусеницами. Т-34. Вот ты какой!

Я развернул изрядно простреленное полотно флага с коричневым пятном крови. Пятно не будет отстирано никогда! Это честь для нашего знамени, а для нас честь – такое знамя!

Танк встал как вкопанный, но из-за него вылетел второй. Оба повернули на нас башенные орудия. Я их довольно невежливо и не литературно спросил об этом их занятии и их психическом самочувствии.

Из-за танков выбежали с десяток автоматчиков в белых полушубках, люки танков наконец открылись, показалась знакомая рожа – Кельш собственной персоной. Я в том же стиле спросил его, что старший майор ГБ тут, в тылу врага, делает, показав на раздавленное орудие, спросил о его психическом самочувствии и умственном развитии. Я также выразил сожаление, что столь высокоценный потенциальный «язык» не прибыл сюда на три часа раньше, и выразил соболезнование нашей армии, которая осталась бы без Кельша.

– Кузьмин, прекрати паясничать. Поехали, – махнул рукой Кельш.

«Шеф, шеф, всё пропало!» Вот и за мной явился «чёрный воронок». Теперь понятна причина явки лично Кельша, боевое построение танков, нервное поведение чекистов. Брать меня приехали. Ясно, что если окажу сопротивление, брать будут жёстко.

Я был в ярости от того, что маленько струхнул. Ясно, что явки и пароли провалены, я раскрыт. Но где я накосячил? В чём ошибся? Паника овладевала мной, что злило. Мысли метались по голове бешеной белкой, не находя выхода из ситуации. Это он здесь, под пулемётами моих людей, так мягко стелет. А там – запеленают, захомутают. А что делать? Если я махну рукой, мои пацаны их всех заставят снег перекрашивать в бордовый. А потом? Это измена. Что потом нам делать? К немцам идти? Самостоятельно воевать? На запад идти и партизанить? Зимой-то? Самое оно. Самому линять? Куда?