Сегодня – позавчера. Испытание огнем - Виталий Храмов

Кельш молчал. Молча налил, молча выпили. Стоя. За ребят. Больше говорить я не хотел. Кельш тоже. С какой-то мрачной решимостью он накачивался коньяком. Я притормозил – был уже изрядно пьян. Мир покачивался и мерцал, но мысли я контролировал, хоть и с трудом и медленно, но думал.

И всё же, зачем я ему? Не просто же надраться в моей компании ты меня сюда привёз? Блин, я что, это вслух сказал?

Кельш, качаясь на стуле с довольно сильной амплитудой, погрозил пальцем койке, мне, двери, опять мне.

– Кто ты, Кузьмин? Вот не пойму я тебя, – сильно заплетающимся языком спросил Кельш, – ты вроде свой. Воюешь даже не геройски, а вообще непостижимо удачливо, врага бьёшь так, что Медведя знают немцы больше, чем командиров наших армий. А с другой стороны посмотреть на тебя, насквозь ты чужой. Совсем чужой. И так рассуждать о людях, стране, госбезопасности и партии может только чужой. Не чужой, нет, неправильно сказал. Человек со стороны, отрешённый, так вернее. Свои так не говорят. Кто ты, Кузьмин?

Вот и довёл меня язык до эшафота! Лучше бы мне его осколком отрезало!

Кельш вскочил, перегнулся через стол, опрокидывая снедь, схватил меня за грудки, рванул так, что свежее, но сильно застиранное бельё затрещало. Глаза его в ярости налились кровью, выпучились. Заорал мне в лицо так, что стёкла задрожали:

– Кто ты? Кто ты?!

Я даже не успел осмыслить свои следующие действия. Рефлекс сработал. Ненавижу, когда на меня орут, тем более хватают за грудки, брызжут слюной. Одним движением освободился от захвата и толкнул Кельша. Неожиданно он отлетел к стене и существенно приложился об неё затылком. Да так, что сполз по стене без признаков разумности.

Бить вышестоящего по званию – трибунал. Бить старшего майора ГБ, равного по званию армейскому генерал-майору – возможен расстрел на месте, до трибунала. Да и просто глупо вышло – Кельш нормальный мужик, хоть и чекист. Поэтому я поднял его на руки и положил на свою койку. Он как раз открыл глаза, осуждающе уставился на меня.

– Кто ты?

Я глубоко вздохнул. Вот упертый.

– Я – Данилов Виктор Иванович, 1978 года рождения.

По широко открывшимся глазам Кельша я понял, что лажанулся. Такого ответа он не ждал. Он резко сел, потёр лицо руками, пощупал затылок, скривившись, опять глянул на меня как на полтергейста – удивлённо-неверяще, убежал.

Я сразу же пожалел, что раскрылся. По уму, надо было ещё ваньку повалять, но… Так надоело! Нет, я не испугался нисколько и ничего. Нет, он не купил меня этим пьяным спектаклем. Просто обрыдло! Устал я от роли чужого среди своих. А они мне своими были. Или стали своими. Надоело шифроваться каждую секунду, даже во сне, постоянно, даже выпив, фильтровать базар. Изобретать легенды одну невероятней другой. Родине моей тяжело, я могу помочь. И помогу, постараюсь помочь, чего бы мне это ни стоило.

Думаете, я «квасной патриот»? А я вот не знаю. Я люблю Россию. Просто люблю. Не потому, что это моя родина, мой дом, земля моих предков. Вернее, не только поэтому. И даже не потому, что это – лучшая страна на свете (тем более что это не правда – не лучшая). Русь не является ни самой богатой, ни самой красивой, ни самой комфортной. И я точно знаю, что не будет. Ни одно из «самых-самых» ей не светит, потому что не идёт ей. Россия и звание «самая-самая» так же совместимы, как корова и седло. В принципе можно. Но – неестественно.

Конечно, взгляды свои я редко скрывал, особенно свой патриотизм. Надо мной смеялись дураки, задавали вопросы умнеющие, пожимали плечами умные. Патриотизм так же естественен для разумного человека, как честь, достоинство, благоразумие. Более того, друг без друга этих моральных качеств не бывает. Но вопросы задавались, а заданный вопрос требует ответа, хотя бы самому себе. Поэтому я много думал над вопросом – почему я люблю Россию? Ответ, на первый взгляд, очевиден, но не найден до сих пор.

Это как с любимой женщиной. Ты любишь её, хотя она наматывает твои нервы на свой кулачок. Ты прекрасно видишь и знаешь (ибо не дай бог задеть!) все её изъяны и слабости, но любишь. Терпишь профилактические истерики и любишь! Не имеет значения, что себя она не считает красивой, умной, послушной. Явно не идеальная женщина. Но тебе-то по хрен! Есть только она и бледные существа женского рода, скучные и неинтересные. С ней жить – тяжело, терпеть её сложный характер (свойственный всем высокоорганизованным личностям, но перемноженный на женскую психику в степень возведённых типично женских тараканов в мозгах) – трудно, но без неё жизнь скучна и пресна. Без неё – не жизнь. И биться за неё ты готов до последней капли крови. Своей или противника. Моя любимая где-то далеко, за десятками лет, возможно, потеряна навсегда, но она – в сердце моём. Не получится у меня здесь… Что ж, во снах-кошмарах я очень живо видел, чем всё закончилось.

Так же и Россия. Жить в ней – судьба тяжёлая. Жить для неё – подвиг. Жить без неё… Это жить без души. Это не жизнь. Пустоту внутри наши эмигранты заполняют деньгами, сексом, яркими, но мимолётными впечатлениями, работой. Но рано или поздно бездна расширяется и проглатывает человека. С точки зрения западного человека, все выходцы из России или психи неуравновешенные, совершенно не чтящие законов, не ценящие жизнь, ни свою, ни других, или мрачные депрессивные философы (вторая стадия того же явления). И всю голову сломали – с чего вдруг? Они не понимают, почему нельзя жить и просто наслаждаться жизнью. Не понимают, что этого мало. Что жизнь ради тела превращает русского в скота, что русскому жить надо ради чего-то большего, а вот чего – ни один русский не может объяснить. Нет, они много и пространно рассуждают о «пустых» (по мнению западного обывателя) вещах: душе, чести, достоинстве, доблести, любви – в общем, о пустых, абстрактных понятиях, совершенно бесполезных и даже вредных для бизнеса.

Понимать нас начинают только иностранцы, прожившие в России, среди русских несколько лет. Если выдержат. Наша страна их сначала доводит до самых глубин самых отрицательных эмоций, а лишь затем, если не сбежали, открывает для них новый мир. И потом они так же искренне не понимают, как можно жить без этого?! Они становятся русскими. Я общался с такими. По душам общался. Они сравнивали это с переходом с обычного телевидения на цифровое, с пересадкой с вазовской «шестёрки» на «беховскую» (такие убогие у них сравнения получились, с них спрос). Пока двигаешься к лучшему, да, прикольно, душа твоя недолго порадовалась, привыкла. А вот обратно – как против шерсти! Никак не приемлемо. С БМВ в вазовскую классику? Вот и эти «русские немцы», уехав в Дойчланд с ужасом побитыми собаками, переезжали в Россию. Плакали, проклиная её. Жить русскому в России тяжело, вне её – невозможно.

Но самая большая беда не в этом. А в том, что жители остального мира знают об этом подспудно и ненавидят русских, как ненавидят калеки с рождения всех нормальных. Они и есть душевные калеки. Но пока рядом нет русских – им кажется, что они нормальные. Но даже не это страшно, а то, что любой из этих «калек» может стать нормальным. Только это тяжело. Обрести тяжело, жить с этим ещё сложнее.