Австро-Венгрия. Судьба империи - Ярослав Шимов

И Франц Иосиф, и его министры понимали, что при возможном столкновении с Россией у их страны без поддержки могущественного союзника не будет шансов. На роль такого союзника годилась только одна держава: недавний обидчик Габсбургов, бисмарковская Германия. С другой стороны, и Берлин нуждался в поддержке Вены, без которой империя Гогенцоллернов могла бы оказаться блокированной с трех сторон. Прусские дипломаты помнили, как несладко пришлось Фридриху II во времена Семилетней войны, когда против него объединились Австрия, Франция и Россия. 7 октября 1879 года был заключен германо-австрийский наступательный и оборонительный союз. Этот шаг стал, пожалуй, самым важным и в каком-то смысле роковым для дунайской монархии. Он намертво привязал элегантный, но неспешный австро-венгерский экипаж к набиравшему скорость локомотиву германского “второго рейха”[61]. Как отмечает австрийский историк Георг Х. Брандт, “для Франца Иосифа создание этого союза оказалось равносильным решающему укреплению безопасности его империи, которой угрожали бесчисленные беды изнутри и извне. Император настолько сжился с этой мыслью, что до конца долгой жизни Франца Иосифа этот союз оставался точкой отсчета всей его политики”.

В 1882 году к австро-германскому блоку присоединилась Италия. На момент заключения Тройственного союза у Рима вызывала серьезные опасения французская экспансия в Северной Африке, которую молодое Итальянское королевство рассматривало как потенциальную сферу своего влияния. Поэтому союз с Германией и Австро-Венгрией казался итальянским дипломатам привлекательным. С другой стороны, Германия, ставшая движущей силой Тройственного союза, была заинтересована в блокировании своего главного противника, Франции, с юга. “Мы будем довольны, если хотя бы один итальянский капрал с флагом и барабаном встанет у французских границ”, – заявлял Бисмарк.

Трудно представить себе более странных союзников, чем Австро-Венгрия и Италия. Во-первых, Австрия долгое время оставалась хозяином большей части Апеннинского полуострова, откуда Габсбурги вынуждены были уйти в результате объединения итальянских земель под властью Савойской династии, до этого правившей лишь Пьемонтом и Сардинией. Между двумя державами сохранялись противоречия из-за Южного Тироля, Истрии и Далмации – габсбургских территорий, где проживало итальянское меньшинство и на которые Италия с жадностью косилась. В-третьих, не было симпатий и между монархами двух стран. Габсбурги считали, что Савойский дом в ходе Risorgimento совершил преступление против династической солидарности, не только объединив усилия с революционером Джузеппе Гарибальди, но и лишив престолов более мелких итальянских монархов, в том числе родственников австрийской династии. Ни король Италии Умберто I, убитый в 1900 году бомбой анархиста, ни его сын Виктор Эммануил III по прозвищу Сабелька[62] не были симпатичны Францу Иосифу. Умберто прославился замечательным напутствием, данным сыну: “Запомни, чтобы быть королем, тебе нужно уметь три вещи: поставить свою подпись, читать газеты и ездить верхом”. У трудолюбивого Франца Иосифа такие взгляды вызывали отвращение, так что он не особо препятствовал своим генералам, на всякий случай разрабатывавшим планы военных действий против Италии.

Посольство Австро-Венгрии в Петербурге. Фото 1914 года.

Но главным во внешней политике дунайской монархии по-прежнему оставался “восточный вопрос”. Как отмечает американский историк Сэмюэль Уильямсон, “почти каждая важная политическая и дипломатическая проблема имела в Австро-Венгрии два аспекта: внешний и внутренний… Поощрение Петербургом панславистской деятельности фактически означало, что Россия, иностранная держава, вмешивается во внутреннюю политику Габсбургов. И наоборот, попытки Габсбургов подавить такую деятельность в пределах монархии оказывали влияние на австро-русские отношения”. Сербия, Черногория и Румыния, получившие после 1878 года статус независимых государств, самим фактом существования представляли угрозу для Австро-Венгрии, на территории которой проживали миллионы южных славян и трансильванских румын. Хотя этим габсбургским подданным с экономической точки зрения жилось лучше, чем их соплеменникам в соседних странах, не было никакой гарантии, что в будущем ирредентистские настроения в южных и восточных провинциях Австро-Венгрии не возьмут верх. Тем более что другие державы, в первую очередь Россия, заинтересованная в укреплении влияния на Балканах, поддерживали амбиции балканских соседей габсбургской монархии.

Ситуация с Румынией оставалась до поры до времени относительно ясной. У власти там находились представители младшей ветви династии Гогенцоллернов в лице князя, а затем короля Кароля I. “Старательно исполняя обязанности румынского монарха, он никогда не забывал о своих немецких корнях”, – пишет о Кароле его биограф. Этот король испытывал симпатии к Тройственному союзу и не поддерживал румынский ирредентизм в Трансильвании. В 1883 году Кароль заключил секретное соглашение с Германией и Австро-Венгрией, в котором обязался вступить в войну на стороне этих держав, если какая-либо из них подвергнется нападению со стороны России. Однако о договоре не был поставлен в известность парламент Румынии, в котором, как и в румынском обществе в целом, преобладали франкофильские настроения. Эта странная ситуация продлилась до 1914 года, когда, уже после начала войны, Кароль I открыл карты – и столкнулся с резким несогласием политиков и общественного мнения с секретным договором. По одной из версий, испытанное при этом потрясение свело старика в могилу. Румыния вступила в войну лишь два года спустя, при новом короле Фердинанде – на стороне Антанты.

Больше беспокойства, чем Румыния, в Вене и Будапеште вызывала Сербия. С давних пор при тамошнем дворе шла борьба прорусской и проавстрийской партий. Князь Милан IV Обренович, правивший Сербией с 1872 года (с 1882-го в качестве короля под именем Милан I), пытался сбалансировать влияние этих партий. Однако симпатии Милана, получившего западное образование, оставались на австрийской стороне. Возможно, этому способствовал его неудачный брак с Натальей Кешко, дочерью полковника русской армии, происходившего из молдавского боярского рода. Рассорившись с супругой, Милан перенес неприязнь к ней на “русскую партию”. Король, человек небесталанный, был своенравным и неуравновешенным, да еще и страшным транжирой. Сербская политическая жизнь, отличавшаяся нестабильностью, состояла из клановой борьбы, заговоров и контрзаговоров, подогревавшихся интригами австрийских, русских, немецких, французских дипломатов и агентов.