Австро-Венгрия. Судьба империи - Ярослав Шимов

Адриатическое побережье населяли совсем другие курортники, без следов астенического синдрома: энергичные усатые мужчины средних лет в кожаных галифе природоведов и практичных клетчатых пиджаках, дамы света и полусвета, продвинутые буржуа, молодые загорелые аристократы в белых рубахах с открытыми воротами, пристрастившиеся и к морю, и к югу, и ко всем прочим заграничным спортивным модам, даже к боксу и теннису. Не столь богатая, зато одухотворенная публика предпочитала всем блестящим императорским курортам очаровательное захолустье: рыбацкие городки истрийского и кварнерского побережий, так и оставшиеся итальянскими (местные славяне в подавляющем большинстве были деревенскими жителями). Самым живописным из этих поселений считался Ровиньо (Ровинь), возникший вокруг когда-то построенной на близком к материку острове византийской крепости. Под кипарисами и платанами на холме великомученицы Евфимии в жаркий полдень и теперь приятно потягивать смешанное с содовой терпковатое белое вино – мальвазию.

Пятисоткилометровое австрийское побережье южнее Фиуме по большому счету так и осталось не освоенным Габсбургами. Далмацию отделяет от остального континента гряда Динарских гор. Там и сейчас транспортная инфраструктура не слишком развита, а полтора века назад в Спалато (Сплит), Зару (Задар), Рагузу (Дубровник) без риска и напрасной потери времени можно было добраться почти исключительно морем. Эти города веками существовали в сонной изоляции, будучи теснее связанными с итальянской культурой, чем с собственной новой метрополией. Искусства и ремесла расцветали в Далмации по-венециански, не по-габсбургски. Понимая это, Франц Иосиф старался править здесь без излишней опеки, предоставив значительные политические права и большие хозяйственные преференции составлявшему всего 3 % населения итальянскому меньшинству, из которого и выходили местные управленческие кадры. Приморские славяне, что сербы, что хорваты, были куда более смирными, чем их всегда готовые к борьбе и бунту соплеменники с Военной границы, – ловили рыбку, возделывали лозу, не роптали.

Аббация (Опатия). Фото 1906 года.

Для Вены и Будапешта это была пусть и своя, но очень далекая страна. В экзотическую и прекрасную Далмацию изредка забредали (вернее, заплывали) европейские путешественники, один из которых, французский этнограф Шарль Диль, в начале ХХ века оставил интересные описания этих краев. “Страна кажется дикой, поездка малопривлекательной, поле исследования бедным и ограниченным, – сетовал Диль, с ностальгией парижанина напоминая читателям о том коротком периоде, когда Далмация была частью наполеоновских Иллирийских провинций. – Конечно, эта терпкая и суровая земля, эта узкая береговая полоса, стиснутая между горами и морем, не обладает легким изяществом и соблазнительностью своей соседки Италии, но зато она менее банальна, не столь опошлена толпой туристов и сохраняет привлекательность несколько заброшенных древностей”. Дилю не откажешь в научной добросовестности: он с похвалой отзывается и о прилично налаженной австрийской системе администрирования, и об археологических раскопках, предпринятых императорскими археологами. Но в сонных и знойных далматинских буднях наблюдательный француз уловил то смутное напряжение, которого, должно быть, не чувствовали курортники в Ровиньо, Аббации и окрестностях Триеста: “Австрийский кризис сейчас острее, чем когда-либо; слышны разговоры о будущем Австрии, и перед лицом таких вопросов мне кажется небесполезным знать, что думают южные славяне, будущее которых является одной из важных составляющих австрийского вопроса”.

После Первой мировой Италия получила в свое распоряжение значительную часть австрийского Приморья. Как и любая новоинтегрированная территория, Триест старательно выставляет напоказ символы своего итальянского патриотизма. Главная площадь, пустынная и огромная, размером с футбольное поле (равных ей по размерам нет во всей Италии), бывшая Большая, именуется Piazza dell’Unità d’Italia, Итальянского Единства; самая элегантная набережная носит название Третьего Ноября. В этот день 1918 года, когда Австро-Венгрия уже распадалась, в порту Триеста пришвартовался итальянский эсминец Audace, вестник новой власти. Из веками сохранявшего торговые привилегии императорского города, из столицы австрийской Ривьеры Триест стал центром итальянской области Фриули-Венеция-Джулия.

С Фиуме-Риекой получилось сложнее: перестав быть австро-венгерским, город оказался предметом спора между Италией и Королевством сербов, хорватов и словенцев. В 1924 году итальянские войска окончательно заняли город. До этого Фиуме на некоторое время объявляли вольным городом, а еще раньше он пережил, возможно, самую колоритную и абсурдную эпоху своей истории – “Итальянское правление Карнаро”, никем не признанное и просуществовавшее несколько месяцев государство, которое создал в 1920 году итальянский поэт, фашист и эксцентрик Габриэле д’Аннунцио. В конституции этого государства-мотылька в качестве одного из основных элементов общественного устройства была записана… музыка.

Растянувшееся почти на век Risorgimento, объединение Италии, завершилось не после Первой, а только после Второй мировой войны. Именно Триест стал последним клочком земли, присоединенным к молодой Италии. Получилось так, что от нацистов, оккупировавших эти края осенью 1943 года из-за ослабления режима Бенито Муссолини, город и его предместья освобождали итальянские партизаны, бойцы армии маршала Тито и новозеландские солдаты из дивизий западных союзников. Почти десятилетие Свободная территория Триест площадью около семисот квадратных километров с населением триста с лишним тысяч человек управлялась международной администрацией под эгидой ООН. Эта территория имела свою конституцию, валюту и даже выпускала почтовые марки. О формальных вольностях свободного города в сувенирных лавках Триеста теперь напоминают забавные гербы и флажки: похожая на острый наконечник копья трехлепестковая стальная лилия на алом или лазоревом поле. Но на деле-то никаких вольностей не было: уже к середине 1950-х Рим и Белград распилили буферную республику пополам, хотя правового закрепления договоренностей пришлось ждать еще четверть века. Раньше решилась судьба Риеки: после двухлетних раздоров в 1947 году город окончательно присоединили к Югославии, а около семидесяти тысяч итальянцев предпочли уехать на Апеннинский полуостров, опасаясь репрессий коммунистических властей.