Агония - Оксана Николаевна Сергеева

есть — чистой воды предательство. Ты как угодно можешь к этой семье относиться, но мы с родителями всю жизнь дружили, многое вместе пережили. И раньше между нами все было по-другому. Проще, добрее, что ли… но жизнь, наверное, меняет людей. Иногда, к сожалению, не в лучшую сторону.

— Я не обижаюсь, я просто устал. У меня были сложные переговоры, куча дел, приехал, а тут это…

— И вообще, что это за скандал, я ничего такого не планировала!

— Прости, мам. Мы с отцом забыли, что все скандалы в этом доме должны быть только по твоему плану и с твоего разрешения, — усмехнулся Вадим.

— Вот именно! Обнаглели без спроса скандалить! Наорали друг на друга и разбежались, а мне теперь думай, что делать со всем этим? — высказала она, как выдохлась. — Поужинаешь? Отец так и не ел ничего, все остыло. Да и я сама не ела. Что ж нам теперь по разным углам разбегаться? Утрясется же все, дай бог.

— А что на ужин? — поднял крышку с широкой кастрюли, стоящей на плите.

— Кролик в сметане.

— Класс. А где ты кролика взяла?

— С утра сходила на охоту, убила кролика и вот зажарила его на ужин. Да в магазине! Где я еще могла его взять? — смеясь, воскликнула мать.

— Светка расстроится, она так любит кролика в сметане.

— Так я думала, вы вдвоем приедете.

— Мне еще Светки тут не хватало, — проворчал Вадим.

— Я тебе «с-собойку» дам, отвезешь ей.

— Не надо мне ничего давать, я ничего с собой не потащу.

— Потащишь, куда ты денешься, — уверенно усмехнулась Ангелина Дмитриевна. — Так, хватит шнырять по кастрюлям, сядь за стол, я сама тут разберусь. Может, по коньяку?

— Я же за рулем, мама.

— На этот случай у нас есть трезвый водитель.

— Трезвый водитель, по-моему, куда-то повез отца. Кстати, куда папа стартанул? — Вадим стянул с себя куртку и бросил тут же на стуле.

— Не знаю.

— Скажи ему, пусть ни во что не вмешивается. Это мои дела, я сам разберусь.

— Хорошо.

Некоторое время Ангелина Дмитриевна пытливо смотрела на сына, потом тихонько выругалась и проговорила:

— Точно мне пора что-нибудь для мозга пить. Забыла, что хотела сказать. Вот прям мысль из головы вылетела. Ладно, потом вспомню. Как Регина?

— Не знаю. Сейчас позвоню ей. Еще не звонил, как в Москву вернулся.

— Ой, ну зачем? — забеспокоилась она. — Поздно уже, она спит, может. Не тревожь.

— Ничего страшного. Если спит, то проснется, скажет, как себя чувствует, и снова ляжет спать.

Пока мать разогревала еду и накрывала на стол, Вадим переговорил с Региной. Можно написать сообщение, но он предпочел позвонить, потому что хотел слышать ее голос, а не получить кучу улыбающихся смайликов.

— Спать собирается. Телевизор смотрит. Говорит, нормально себя чувствует.

— Бедная наша девочка. Скучаешь? — спросила мама с сочувствием.

— Нет. Не скучаю. Я рад, что она свалила. Я ж только и мечтал, что вернусь в Москву и сразу куда-нибудь ее отправлю с глаз долой, чтобы не видеть.

— Дурной! Что за шутки!

— А что за вопросы?

— Вспомнила. Про коньяк. Вернее, про машину. Домой на такси поедешь, а завтра я к тебе приеду и машину пригоню.

— Да ни за что на свете. Я тебе машину не доверю, ты у нас право-лево путаешь. Сама угробишься и машину мне угробишь.

— Сынок, знаешь, что! — внушительно произнесла мать.

— Что?

— Главное, хер с хреном не путать, а право-лево можно! — как всегда, безобидная фраза из уст родительницы прозвучала изречением.

— Мамочка, дай бог тебе здоровья, доставай коньяк, — рассмеялся Вадим.

Два раза повторять не пришлось. Ангелина Дмитриевна достала из шкафа початую бутылку «Хеннесси», которую они с сыном начали распивать в прошлый раз, и рюмки.

— Мамуля, твоя подруга тебя бы сейчас распяла за стопки.

— Ага, мы не любили — нам не понять. А то как же. Нужны бокалы. И чтобы обязательно с золотой каемочкой. И на просвет чего-то там посмотреть, чтобы все засверкало. Ну их нахрен. Мы не аристократы. Я люблю с рюмочки. Немножко налить — одним глотком выпить. Давай, сынок, чтобы все не как у этих, у которых бокалы с золотой каемочкой.

— Твое здоровье, мамуля, — поддержал сын.

— Ну и хорошо, что с отцом поругался. Правильно, — выпив, сказала мать, и тепло, согревшее внутренности, успокоило суету ладоней. У Вадика нервная система крепче, он бы обошелся, а вот Ангелине Дмитриевне этот глоток крепкого спиртного был просто необходим.

— Ты только что возмущалась.

— Я передумала. Молчание не всегда означает мудрость. Что ты пришибленный, что ли, чтобы молчать? Вадюша, а ты вернулся — что-то хотел сказать?

— Справку забыл, — кивнул на куртку, хотя это было неправдой, вернулся он не поэтому.

Вадим вернулся, потому что сам себе пообещал никогда больше не забывать про мать.

Он ведь про нее забыл. Так, как можно забыть только про очень хорошую мать. Забыл так, как может забыть только заласканный и залюбленный ребенок, уверенный, что его всегда примут и поймут. Даже если не поймут, то все равно примут. Любого. С ошибками, с проблемами, с горестями и радостями. Он придет домой, и мать примет его с распростертыми объятиями. Привык, что так оно и есть, всегда так было, и эта привычка переросла в некоторое равнодушие к материнским чувствам и переживаниям. Но после их откровенного разговора Вадик решил больше никогда не оставлять между ними недосказанности, рождающей то самое бетонное непонимание. Вернулся он, дабы мама в очередной раз не сделала неправильных выводов и не разрослись в ней сомнения, как раковая опухоль.

Вадим вернулся, чтобы пообещать матери, что больше никогда в жизни про нее не забудет.

* * *

После ужина Вадим не поехал домой, а остался ночевать у родителей. С отцом они больше не пересекались: тот пришел поздно, утром уехал рано. Вроде не первая такая стычка с главой их семейства, знал Вадим прекрасно и его, и себя, и на этот раз был уверен в своей правоте, но все равно разговор оставил беспокойный осадок, внеся в душу сумятицу и напряжение. Еще и Регина голову морочила. То она в ванной — не могла поговорить, то спала — звонок пропустила.

— Вадь, ну чего ты ее достаешь? Сам отправил к маме, сам покоя не даешь. Пусть девчонка отдохнет, — пыталась урезонить его Светка.

— Потому что мутит, — хмуро проговорил Шамрай, глядя в телефон и читая очередное невразумительное, по его мнению, сообщение.

— Что она может мутить? — посмеялась сестра. — Раненая наша Киса.

— Не напоминай! И ничего веселого тут не вижу! — рыкнул он.

Но Светлана