Конан и Волчья башня - Джеральд Старк

Слухи сыпались, как горох из порвавшегося мешка, противореча друг другу и на удивление причудливо искажая истину. Не оспаривалось только одно: около трех седмиц тому над Рабирами вспыхнул магический огонь, затем еще два или три дня бушевала нешуточная гроза, после чего выяснилось, что кровопийцы огородили свои владения черной туманной стеной высотою аж до небес, выразив тем свой полный отказ от общения с людьми. Либо же, напротив, готовясь пройти по людским землям, вырезая подчистую всех живущих.

Прознав о таких потрясающих переменах, три сопредельные Рабирам державы — Аргос, Зингара и Аквилония в лице Пуантена — забеспокоились и решили принять меры. Аргосцы, к примеру, спешно пригнали в Тавиту два легиона, перевели их по Мосту Кораблей на левый берег и теперь скликают под свои знамена всех желающих противостоять вампирам, буде те обнаглеют и полезут из своих лесов. Тем же занята и Чабела Зингарская — подвластные ей армии выдвинулись к Полуночи и окружают Рабиры вдоль магической преграды. В некоторых полуденных городках Зингары, расположенных вдоль былой Незримой стены Рабиров, творились жуткие дела. Обыватели, не будь дураки, после отшумевшей грозы сунулись в Холмы, обнаружили, что Стена пала и ринулись шарить по тульским деревушкам. Закончилось предприятие из рук вон плачевно — вампиры применили какое-то убийственное колдовство, вышвырнув мародеров прочь.

Услышав это, Хасти довольно булькнул в кружку: «И поделом».

Касательно Пуантена и Аквилонии сплетни гуляли вовсе ошеломительные. Кое-кто клялся всеми богами, что гули заманили к себе самого Золотого Леопарда вместе с его личной гвардией, всех прикончили, а трупы побросали в Алиману. Другие возражали, заверяя, что еще в начале лета герцог был жив-здоров, и лично ездил в Гайард — встречать прибывшего из Тарантии молодого Коннахара, наследника Аквилонской короны. Якобы сейчас принц собирает армию, дабы пересечь реку, вторгнуться в Рабиры и освободить своего вассала, не убитого, но находящегося в плену у рабирийцев. В подтверждение рассказчик сослался на самолично виденные отряды под знаменем пуантенского герцога, всего две седмицы назад маршировавшие из столицы провинции на Полдень, к какому-то из замков над Алиманой — то ли к Стедвику, то ли к Орволану. Под конец вспыхнул яростный спор о том, следует ли вскорости ожидать военного конфликта между Троном Льва и Золотой Кордавской Башней. Под шумок Конан жестом подозвал к себе выглядевшего несколько озадаченным Хасти и девушку.

— Вот этого вы мне не говорили, — с упреком бросил он. — Хасти, о чем ты вообще думал, когда учинял эту свою стену?

— О безопасности Рабиров, — незамедлительно откликнулся маг и неожиданно икнул, слегка запинающимся языком выговорив: — М-меня эти ваши людские дрязги не к-касаются.

— Значит, не касаются? А кого касаются? Меня, что ли? Этого малолетнего обормота, у которого отруби вместо мозгов?. — тут король вспомнил о существовании баронетты Монброн, старавшейся сидеть тише мыши, и рявкнул: — Айлэ, почему бы тебе не пойти прогуляться?..

— И в самом деле, — пробормотала девушка, которой время от времени становилось дурно от множества смешанных запахов, азартных воплей над ухом и ощущения, что весь их с Конни замысел обернулся совершенно неожиданной и неприятной стороной.

С полколокола она бродила по набережной, приходя под влажным теплым ветром в себя, а когда вернулась в «Дом на берегу», обнаружила, что веселье там в самом разгаре. Число опустошенных двумя старинными приятелями кувшинов становилось поистине устрашающим, и прочие посетители теперь старались держаться от них подальше. Разговор, как уловила девица Монброн, перешел к бесконечным и многочисленным «А помнишь?..», сопровождаемых то оглушительным хохотом, то якобы шепотом, отдававшимся не только в самых отдаленных углах таверны, но и на речном берегу. Беседа с необычайной легкостью перескакивала с событий полувековой давности на день сегодняшний, тут же перекидывалась к временам падения Алой Цитадели Хоршемиша и, неуловимо вильнув, оборачивалась захватывающими воспоминаниями о потрясающем веселом доме в Шадизаре… вот только оба приятеля никак не могли вспомнить имя его хозяйки. К тихой радости баронетты, ее спутники пока не нагрузились до той степени, когда душа настойчиво требует чего-нибудь возвышенного. Как она усвоила за время жизни в Тарантийском замке, у короля Аквилонии таковое желание чаще всего выливалось в громогласное исполнение песен наподобие «Когда я домой возвращался с войны» или, что еще хуже, изрядно непристойных куплетов, каждый из который начинался со слов: «Сам не видал, но мне говорили…»

— Хорошо гуляют, — с легким оттенком зависти заметил трактирщик, завидев добравшуюся до стойки Айлэ Монброн. — Госпожа, они тебе кто?

— Телохранители, — признала баронетта. — Верные и преданные… когда трезвые.

Мимо нее к столу Аквилонца и магика протащили очередную корзину, наполненную кувшинами. Появление корзины приветствовалось радостным и неразборчивым улюлюканьем, сменившимся звонким щелканьем вытаскиваемых пробок.

Одноглазый, не слишком-то уверенно державшийся на ногах, поднялся со скамьи, пошатнулся, но все-таки удержался, цепляясь одной рукой за стену, а другой размахивая наполненной кружкой. Судя по его виду, он собирался произнести по меньшей мере речь о судьбах мира.

Девушка не очень поняла, что случилось. Миг назад Хасти стоял, довольно ухмыляясь и прислушиваясь к тому, что втолковывает ему варвар, а спустя еще мгновение выпавшая кружка разлетелась вдребезги, расплескав содержимое. Рабириец зашатался, слепо шаря руками по столу, повалился на выстланный грязной соломой пол, и его скрутила жестокая судорога.

В таверне, только что гомонившей на множество голосов, стало очень тихо. Было слышно только, как хрипит одноглазый маг, пытаясь втянуть хоть немного воздуха. На пару ударов сердца оторопел даже Лев Аквилонии, не в силах одолеть собственное похмелье.

— Ой, — еле слышным шепотом выдохнула Айлэ, срываясь с места. Она представления не имела, что собирается делать, но нельзя же и дальше оставлять Хасти валяться на вонючем кабацком полу!

Подбежала к упавшему она на редкость не вовремя — магика стошнило, после чего он все-таки сумел сесть, мотая головой, как оглушенный. Его единственный глаз стал из галечно-серого почти черным, налившимся кровью, а обожженная правая половина лица мелко дергалась. Он попытался ухватить Айлэ за руку, но промахнулся. Девушка в панике озиралась, заметив, что ближайшие посетители таверны предпочли улизнуть, а Конан зачем-то выволок трактирщика из-за стойки и теперь размеренно ударяет об эту самую стойку из тяжелых дубовых плашек, угрожающе требуя ответа: какой гадостью он угостил Одноглазого? Владелец «Дома у реки» сдавленно причитал, что ничего дурного и в мыслях не имел, вино самое обычное, какое всем подается… Да вы ж сами, господин хороший, его только что употребляли безо всякого ущерба здоровью!..

— Коннахт! — завизжала баронетта, смекнув, что хозяина таверны надо спасать, иначе тот даже не узнает, что пал от руки собственного монарха. К счастью, слух киммерийца уловил имя, которым он пользовался в дороге во избежание ненужных расспросов. — Коннахт, оставь этого бедного человека в покое и немедленно помоги мне!