Коммунизм своими руками. Образ аграрных коммун в Советской России - Доминик Дюран

А вот формулировка вывода, к которому в итоге приходит разоблачитель: «Налицо толстовская секта, группа антисоветстки настроенных людей, использующих колхозную форму для устройства своих личных делишек».[436] Идеологически сомнительным коммунам не оставалось места в системе советского сельского хозяйства 1930-х годов.

Культурность быта, наряду с культурой производства, пропагандируется при помощи системы опытно-показательных колхозов РСФСР. В 1928 году показательные колхозы всероссийского масштаба создаются совместно силами Нарокмпроса, Наркомздрава и Колхозцентра: они должны стать «показательными культурными очагами».[437] Как предполагается, наряду с ними и вокруг них должны быть организованы районные и окружные показательные колхозы: местным властям предписано «взяться за организацию в каждом районе по одному опытно-показательному колхозу». В эту систему неизбежно попадают и все образцовые коммуны, которые уже существовали к тому времени.

То, что под одним углом зрения выглядит как культура быта, в другом разрезе видится какдисциплина — и на работе, и в быту. И в образцовых, и в самых обычных коммунах вводится специальный дисциплинарный орган, имеющий целью разгрузить общее собрание, избавив его от нужды рассматривать часть вопросов общественного порядка и дисциплины. Это товарищеский суд.

Колхозцентр и Наркомюст РСФСР признали необходимым организовать товарищеские суды в колхозах и в населенных пунктах, где живет больше трехсот человек. На открытых заседаниях (других не бывает) суд рассматривает следующие вопросы: об оскорблении словами, о распространении ложных позорящих сведений, о нанесении побоев без телесных повреждений, о кражах, совершенных в первый раз, растратах и присвоениях колхозного имущества на сумму до 20 рублей, о самоуправстве, если вред меньше 20 рублей, о хулиганстве, совершенном в первый раз, о нарушении товарищеской дисциплины (прогул, опоздание, неисполнение), если сове т коммуны передает такое дело товарищескому суду, о некультурности в быту (ругательство, скандалы, пьянство и т. п.).[438] Меры взыскания, к которым прибегает товарищеский суд, не очень разнообразны. Это предупреждение в устной или письменной форме, общественное порицание с опубликованием в печати или без, штраф до 10 рублей в пользу общественной организации или культурного фонда колхоза, назначение на работу в колхозе без оплаты и вне очереди на срок до 10 дней, обязательство возместить причиненный ущерб на сумму не свыше 20 рублей. То есть то, что могло быть когда-то полушутливым обязательством заплатить полтинник комсомольцам на культурные нужды за каждое вырвавшееся матерное ругательство, здесь оказывается инструментом, при помощи которого «общественность» теперь уже на вполне законных основаниях воздействует на нарушителей.

В отношении членов партии более эффективным инструментом контроля должна являться партячейка. Во всех образцовых коммунах, брошюры о которых мы здесь рассматриваем, есть партячейка, кроме коммуны «Дача № 1», где член партии всего один (в 1923 году), он же и председатель коммуны, ведущий подготовку в члены партии других коммунаров. Председатель образцовой коммуны всегда партийный, всегда со славной революционной биографией, чаще всего из числа основателей коммуны. О том, как организовано политическое просвещение в коммуне, всегда упоминается в публикациях, причем подчеркивается полный охват коммунаров пропагандой («от семилетнего ребенка до шестидесятилетнего старика»).[439] Политическая индоктринация идет бок о бок с ликвидацией неграмотности и начальным образованием, фактически являясь его частью. Все дети, попадающие в образовательную систему образцовой коммуны, обязательно становятся пионерами и комсомольцами. Влияние партийной и комсомольской ячеек на жизнь коммун чрезвычайно велико.

Образование, политическое просвещение, новые формы досуга, коллективный быт, основанный на иных представлениях о гигиене, новые формы семейной жизни — все это свидетельствовало о разрыве коммунаров с традиционной культурой деревни. Коммуны оказывались инструментом радикальной модернизации традиционного уклада русской деревни.

Как отмечалось выше, в избе несколько поколений делили одну крышу и один стол, находясь под властью главы семьи, который имел право принимать решения и представлял семью в крестьянской общине. К началу XX века проявляется тенденция к разделению единого пространства избы на несколько комнат, однако это никак не затрагивало единства семьи.[440]

Коллективное жилище в образцовой коммуне разделило прежнюю семейную группу: отдельные комнаты достались супружеским парам, молодым и пожилым, общие спальные помещения были даны молодежи, с разделением по признаку пола, дети поселены в ясли и в отдельные детские дома. Таким образом, каждое поколение оказалось психологически обособлено, хотя бы и в пределах, казалось бы, одного и того же места проживания: обособлены женатые пары; обособлены по половому признаку те, кто холост; отделен мир детского дома. Коммуны стремились ограничить семейную жизнь, сведя ее в лучшем случае к жизни семейной пары, отныне избавленной от бытового взаимодействия поколений друг с другом. Подобная жизнь супругов предполагала, как мы видели выше, уравнение прав женщин с правами мужчин. Жизнь супружеской пары претерпела, таким образом, значительные изменения — в частности, благодаря распределению трудовых задач внутри коммуны и повышению ценности женского труда.

Коммуна обращалась к индивидам, а не к семьям. Любопытно отметить, кстати, что некоторые авторы говорят о коммунах как о больших семьях.[441] Это не просто фигура речи. Отныне власть принадлежит не главе двора, а небольшой группе — Совету, а также, как предполагается, всему коллективу во время общих собраний. Каждый высказывался здесь от своего имени или от имени своей бригады и не рассматривался как представитель семьи. Кроме того, нередко ответственность доверялась самым молодым и активным, если они были достаточно компетентны. В коммуне возраст не был больше признаком мудрости, источником власти и непререкаемого авторитета. Таким образом, исчезали былые семейные отношения, основанные на требовании безоговорочного почтения к старшим.