Коммунизм своими руками. Образ аграрных коммун в Советской России - Доминик Дюран

Примерно в это же время возникает в публикациях и тема культурности речи, борьба со сквернословием. Так, в одной коммуне на общем собрании выносят единогласное решение: «за оскорбление личности, за сквернословие, клевету (в особенности публично) виновный штрафуется до 3 рублей из зарплаты». Как замечает дальше автор статьи, «бывают случаи, прорвется у кого-нибудь. Копь о четырех ногах, и то спотыкается. Но ничего, почешет затылок коммунар, посмеется и на трешницу, ничего не поделаешь, раскошеливается. Штрафные деньги мы употребляем на культурные нужды».[427]

У Екатерины Прудниковой в ее книге про колхозы мы встречаем подобные примеры в контексте описания язв быта, к которым относится и сквернословие. Запрещение ругаться и штрафы за матерную ругань, как можно сделать вывод, были явлением не единичным. Любопытно, что комсомольская ячейка в одной бессарабской коммуне дифференцирует штрафы: с рядовых членов коммуны взимают по 50 копеек, а с провинившихся членов совета коммуны — по 5 рублей. Похожие расценки и в коммуне «Красная Звезда» Пензенского округа, но там критерием ответственности выступает членство в партии: с беспартийного берут 50 копеек, с комсомольца — 1 рубль, а с партийца и кандидата в члены ВКП (б) — 2 рубля.[428] Доходит дело идо курьезов: в коммуне «Авангард» в Запорожском округе во время игры в футбол кто-то из команды соседнего села выругался нецензурно, и его сейчас же удалили с поля.

Культурность поведения и быта оказывается одним из критериев сравнения коммун, например, в «Коллективисте» три образцовые коммуны Украины, получившие первые премии на всесоюзных сельскохозяйственных выставках, сопоставляются, в отличие от выставок, не по хозяйственным показателям, а по культурности. Причем рядом оказываются такие показатели, как сквернословие и курение в общественных местах: «В Бессарабской и Ксаверовской коммунах коммунар фразы не скажет без ругани. В Бессарбской коммуне не только мужчины, но и женщины беспрерывно кроют “матом”. В Ксаверовской мужчины при женщинах и детях стараются сдерживаться, но зато, когда остаются одни, ругаются вовсю. Ничего подобного нельзя заметить в Агрокоммуне. Был при мне в Агрокоммуне случай, когда один наемный плотник обругался, употребив слово “черт”. Поднялось всеобщее возмущение. Плотника отчитали так, что другой раз ему ругаться не захочется. [...] Любопытно сравнить картину собрания во всех трех коммунах. В Бессарабской коммуне дым стоит столбом, хоть топор вешай; в Ксаверовской на многолюдных собраниях курить не принято, а в Агрокоммуне курение в общественных местах совсем запрещено».[429]

Пример с чертом и полным запретом курения наводит на мысль, что Агрокоммуну организовали сектанты. В 1928 году религиозные убеждения могли быть частным делом коммунаров, но, как мы увидим, очень скоро подобные коммуны попадут под удар. Однако про религиозную жизнь аргокоммунаров мы ничего не знаем, а критика Аргокоммуны нацелена на другое и начинается с признания ее достижений. Как утверждает автор публикации с красноречивым заглавием,[430] чтобы увидеть Америку в сельском хозяйстве, достаточно посмотреть, как устроена «Первая канадская образцовая агрокоммуна» под Одессой. Ее организовали в 1922 году украинцы, до революции жившие в Америке, причем «некоторые из них обамериканились основательно, в смысле культурных навыков». Из Америки коммунары привезли технику и аграрные технологии, деньги, зерно. Им было предоставлено бывшее помещичье имение, которое они перестроили и оборудовали по-своему, устроив тут общую столовую, детский дом, ясли, школу, фельдшерский пункт — собственно, то, что есть и в других коммунах. Однако есть и кое-что такое, чего в других коммунах нет: «У каждого члена своя комнатка, у некоторых даже не одна. В комнатах чисто, есть мебель. Одним словом, непохоже на наши крестьянские дома».[431] Крестьянские девушки за счастье считают выйти замуж за коммунара. Показательно, что в библиотеке коммуны имеется подписка на журнал «Коллективист», но нет ни одного экземпляра газеты «Беднота», которую обычно читают в коммунах. Вероятно, потому что нет здесь и бедности: батраки не являются классово близкими этим коммунарам. Отсюда и то, что видится автору в качестве недостатков: коммунары-основатели живут хорошо, по-американски, не хотят принимать новых членов, при этом используют наемный труд, поскольку дешевле нанимать работников со стороны, чем оплачивать дополнительный труд коммунаров. Вот наемным-то работникам в коммуне и приходится плохо, в том числе и агроному, а виновато в этом «самодовольство руководящей верхушки».

Если убеждения коммунаров-руководителей отклоняются от официальной линии, то в конце 1920-х годов руководящая верхушка коммуны становится уязвимой для критики независимо от хозяйственных результатов; критика порой заканчивается арестом и расформированием коммуны (чаще всего слиянием ее с другими колхозами). Так, в коммуне, где «очень крепкие в хозяйственном отношении» «новые израили, мокрые и сухие баптисты, молоканы и прочие» запрещали курить и разводить свиней; все кончилось тем, что председателем назначили красноармейца, а сектантов арестовали.[432]

Так что запрет на курение может оказаться не признаком культурности быта, а свидетельством того, что «молодежь зажата в тиски религии». Между тем одним из основных признаков нового быта должна быть его подчеркнутая антирелигиозность. В коммуне «Светлая Звезда» на Ставрополье, как сообщается в одной статье, за курение исключают из коммуны, потому что большая часть членов коммуны являются адвен-тистами-субботнмками: читают Библию, поют псалмы, а главным руководителем «культработой» значится нетрудоспособный старик, который хорошо проповедует.[433] «Ликвидироватьзасилье верхушки» — означает, фактически, разогнать коммуну. Эта статья, очевидно, была частью целой кампании против сектантов в колхозах: она помещена между двумя другими антирелигиозными публикациями — против баптистов в товариществе по обработке земли в Рязанской губернии и против, вероятно, субботников водной из сельскохозяйственных артелей Мелитопольского округа (в тексте упомянуты пятикнижие Моисея и псалмы, но нет названия секты).

Особая тщательность в вопросах хозяйства оказывается подозрительной: она выделяется из окружающей деревенской жизни. Так, под Москвой коммуна «Жизнь и труд» с 1921 года устроила хозяйство таким образом, что повсюду виден хозяйский глаз. Однако странно, что среди коммунаров нет ни одного местного крестьянина, хотя есть люди из Сибири, Крыма, Белоруссии. К ним местные «не идут», ведь «мужик водку пьет: табак курит, ругается, а от этого беспокойство», тогда как в коммуне существует правило: мяса не есть, водки не пить, папирос не курить.[434] Автор, скрывшийся за псевдонимом Непримиримый, отмечает, что работы среди населения коммуна не ведет, и приводит следующий диалог, который у него состоялся с коммунарами: