Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга 1 - Андрей Лазарчук

Ярославу было двадцать восемь лет. Он знал, что его чахоточная жена не проживёт долго и двое мальчиков останутся сиротами, если им не помогут. Феодорит, один из клевретов генарха Вандо, пообещал позаботиться о них…

Но чего стоят такие обещания, если гибнет самая земля?

Плача и сам не замечая, что плачет, Ярослав взял свечу и стал спускаться в трюм. Сорок ступенек крутого трапа…

Переборки между трюмами были выпилены, и судно просматривалось насквозь всё: от кормы до носа. Огромное количество всяческого железа, уже тронутого ржавчиной, было собрано здесь: от витков стружки и сбитых подков до литых оград и крановых балок. Поверх всей этой горы настелены были деревянные мостки. Надо было пройти по ним и поджечь уже приготовленные запалы из смеси железных опилок и селитры.

Ярослав зажёг от свечи длинный факел и задул свечу. Прошёл до носа, насчитав сто восемьдесят шесть некрупных осторожных шагов. Повернул обратно.

Запалы установлены были на дне глубоких ям на равном удалении от шпангоутов – так, чтобы шпангоуты перегорели тогда, когда пламя охватит уже весь металл. Тогда под тяжестью этих тысяч пудов дно проломится…

Он пошёл очень быстро, склоняясь над очередной ямой, тыча огнём в бочонок, замирая на миг, чтобы – наверняка… и дальше, дальше, дальше. За спиной тут же заревело. Оглядываться некогда, некогда…

Воздух уже исчез, сожранный огнём.

Ярослав знал, что и без воздуха может продержаться две минуты. Этого хватит…

Трубы трубили.

Он немного не рассчитал силы и упал у предпоследней ямы. Даже не почувствовав этого. Ему казалось, что он карабкается по трапу, распахивает крышку люка…

В носу настил палубы прогорел. Давлением воздуха ослабевшие доски вдавило внутрь, и кислород ворвался в жарко тлеющие недра левиатона.

Первый взрыв был страшен. На месте огромного судна вдруг образовалось стремительно растущее огненное облако. Близстоящие корабли охватило пламя. Куски каркаса взлетели высоко вверх и начали свой медленный полёт к земле. Днище судна, нагруженное пылающим железом, сразу оказалось в глубине, на дне воронки – и стены возмущённой воды сомкнулись над ним буквально сразу…

С полминуты ничего нового не происходило. Просто в гигантском паровом пузыре, прижатом ко дну и не успевающем всплыть из-за того, что водяная гора на месте воронки теперь начала опадать, пар под действием температуры в две с половиной тысячи градусов стремительно разлагался на водород и кислород, которые тут же стремились соединиться…

Второй взрыв был стократ страшнее предыдущего. Корабли, загоревшиеся после первого, теперь превратились в метательные снаряды, крушащие на своём пути всё и вся. Волна перехлестнула даже высокие стены старого форта, забросив внутрь его несколько гаян. Да что там форт! Почти целые гаяны находили потом в трёх верстах от берега, в дубовой роще. Куски же кораблей разлетались и на шесть, и на восемь вёрст…

Больше всех повезло тем, кто был в этот день далеко от Ирина. Страшно горячий пар ударил по улицам, и далеко не все из попавших под него дожили до следующего дня. Они долго потом бестолково ходили, оглушённые, сваренные, полуслепые, в клочьях сползающей кожи, падали – и редко вставали вновь. С неба валились куски дерева и камни, множество камней, вырванных из дна. Падали и люди – или то, что уцелело от них…

Эх, если бы у Протасия оставались ещё силы!.. Если бы хоть тысяча свежих бойцов, хоть пятьсот были у Протасия – Ирин не был бы отдан. Но у Протасия не было ни одного свежего бойца: азахи, взяв оговоренную добычу, ушли, а славов, отроков и солдат на тот день оставалось на ногах двести семьдесят два, считая и самого командира…

Он не повёл их на бессмысленную смерть.

Уцелевшие жители в ужасе бежали из города, часто в одном белье, и видели славов, охранявших мосты, измождённых и чёрных, или разъезжающих поодаль от дорог. Потом, когда поток горожан иссяк, они тоже ушли на юг, схватываясь по дороге с разъездчиками конкордийцев. И только после этого северная группа десанта, не попавшая ни под один удар, осторожно вошла в город и порт. Зрелище им предстало чудовищное…

Кузня

Переход прошёл легко – Саня помнила (помнила, помнила!) чудовищные вспышки первых переходов, когда голова надолго превращалась в гудящий котёл, а глаз дёргал, как больной зуб. А сейчас – проскользнув меж двух старых домов, они выкатились на такую же примерно улочку, как та, с которой свернули… и остановились. Глаз отреагировал на это слабой желтоватой вспышкой – и даже не вспышкой, а всплеском, накатом жёлтого и медленным его отливом…

В этих домах явно никто не жил. Стены стояли облупившиеся, половины стёкол недоставало. И всё было затянуто тусклой серой паутиной.

Алексей повернул голову. Лицо его как-то сразу осунулось.

– Ни при каких обстоятельствах не выходи из машины, – сказал он. – Понимаешь?

Она кивнула. В щёлочку не до конца поднятого стекла просачивался странный запах.

– Окно можешь открыть. Возьми сзади бомбы, положи в ноги. Фитиль поджигай прикуривателем.

– Хорошо, – кивнула она.

– Людей здесь не осталось. Даже те, кто на людей похож, – не люди. Понимаешь?

– Наверное…

– Дорогу видишь?

– Сейчас…

Саня закрыла глаза и запрокинула голову. Спокойно… спокойно… споко…

Вот она, стена. Слева, потом впереди поперёк пути – далеко… и, похоже, там надо свернуть направо…

– Прямо и направо, – сказала она.

Алексей кивнул и повёл машину медленно, часто притормаживая, почти останавливаясь. Сидел он напряжённо, очень прямо, вытянув шею и постоянно поворачивая голову немного вправо и влево. Саня поняла, что он пытается что-то услышать. Она, желая ему хоть чем-то помочь, прикрыла глаза. Всё вокруг будто осветилось тусклым зелёным подземным солнцем. Замусоренный асфальт стал чешуйчато-прозрачным, как бывает прозрачной слюда. Остовы домов, источенные какой-то древней болезнью, готовились рухнуть от малейшего действия. И – будто медленный прозрачный вихрь, будто дрожание воздуха, лишь чуть-чуть преломляющее этот зелёный свет, приближалось справа, проходя сквозь остовы домов и ещё более обгладывая ноздреватые каменные кружева…

– Бросай, – негромко сказал Алексей.

Саня открыла глаза. Рука её уже держала маленькую бомбу, сделанную из пивной банки. Потом она посмотрела на то, что было прозрачным медленным вихрем…

Сначала ей показалось, что это пена. Сероватая пена выдавливается из окон и дверей домов и течёт по улице. Потом она – как-то сразу, будто от лица убрали заслонку, или светофильтр, или что-то ещё – увидела, что "пена" полностью состоит из больших, в руку длиной, извивающихся многоножек с тусклыми стрекозьими глазами и тонкими чёрными жалами на гибких хвостах. Каждая из этих тварей могла двигаться стремительно, но масса – масса накатывалась со скоростью пешехода.