Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга 1 - Андрей Лазарчук

Лучники успели выпустить по одной-две стрелы – и были изрублены почти все, открыв тем самым фланг строя. Хор Протасия, изогнувшись полудугой, со сказочной быстротой принялся сгрызать строй "Молота". Десятками падали славы – но сотнями гибли конкордийцы. Когда закачался и упал штандарт "Молота" – остатки тысячи попятились, а потом и побежали. Держались лишь ветераны, встав в каре и отходя медленно, прикрываясь щитами, угрожая длинными мечами. Десяток мелиорских лучников, держась за спинами хороборцев, с двадцати шагов всаживали в каре стрелу за стрелой…

Третью по счету тысячу конкордийский стратиг Андроник Левкой даже не пытался развернуть против нападавших, тут же дав сигнал к отступлению и указав направление: предполье линии обороны. Там под лёгкими охотничьими стрелами стратиотов эта тысяча – "Песчаные львы" – развернулась, хоть и понеся потери, но соблюдя должный порядок строя. Было время для надлежащего разворота и у двух левофланговых тысяч: "Жёлтобородых" и "Маленьких великанов". Шестую, не полностью собравшуюся тысячу, "Железных котов", Левкой в бой за предместье вводить был не намерен и потому даже не вывел из лагеря. И сейчас они под командованием сотника Никандра спешно строились, чтобы в свою очередь ударить в открывшийся тыл наглого врага.

Остатки "Молота" и "Соколов" уходили в брешь между "Жёлтобородыми" и "Львами", попадая в объятия "Великанов", которые присоединяли их к себе, наращивая шеренги. Так что теперь против семисот славов стоял оборонительный заслон в два эшелона из трёх с лишним тысяч пехотинцев, а в нескольких верстах сзади готовились к стремительному маршу и удару ещё около шестисот бойцов.

Протасий обрушил удар в центр строя "Львов", стоявших по отношению к нему справа. "Жёлтобородые" под барабанный бой тут же медленно двинулись вперёд, загибая свой правый фланг, чтобы охватить мелиорцев. Но раньше, чем они приблизились, славы уже взломали передние шеренги "Львов" и стали стремительно расширять брешь, разматывать её в стороны. "Львы"-ветераны эластично попятились, не разрывая линии, и только это спасло тысячу от полного разгрома…

Но славы уже устали. Почти два часа непрерывной жесточайшей сечи со сменяющимся противником сжёг весь запас сил, что ещё оставались после пяти дней стычек, бросков и сегодняшнего ночного марша. Рука, уже не ощущая ничего, падала бессильно. Отупение от запаха чужой и своей крови не позволяло видеть хоть что-нибудь кроме того, что непосредственно перед глазами. Почти все, остающиеся на ногах, были многократно ранены. И когда "Жёлтобородые" обрушились с фланга, славы дрогнули.

Но ещё четверть часа они стояли на месте, держа удар. И только потом медленно-медленно стали подаваться назад и вправо, в сторону траншеи.

Подоспели "Маленькие великаны". Теперь остатки хора – едва ли триста человек – пятились, охваченные подковой десятикратно превосходящего противника. Каждые две минуты конкордийские барабаны били резкую дробь, и воины передней шеренги отступали вглубь своего строя, освобождая место свежим бойцам. Славы бились бессменно. Они намеренно стесняли свои ряды, вынуждая и противника делать это, тем самым немного уменьшая его преимущество: биться свежим против усталых, – и каким-то чудом всё ещё не позволяли прямо прижать себя к траншее, как бы скользя под углом к ней – и всё же неумолимо приближаясь, приближаясь…

Протасий наблюдал агонию хора, сидя на коне. Остальные кони с замотанными мордами лежали позади него в невысоких зарослях, и азахи, которым запрещено было подниматься с корточек или колен под страхом немедленного укорочения, молча смотрели на него, пытаясь по выражению лица и по позе догадаться – скоро ли? А Протасий ждал. Он наметил взглядом крошечный ручеёк, песчаную с яркими пятнами свежей травы полоску – и только когда её скрыли серые сапоги и жёлто-красные спины конкордийских пехотинцев, Протасий вынул кривой меч и воздел над головой.

Азахи подняли коней в галоп с места.

Не так уж много их было – триста шестьдесят. Но совершенно всё изменилось от одновременного высверка этих нескольких сот синих клинков…

Конкордийцы побежали сразу. Сразу все. Никто и помыслить не мог остановиться, выстрелить, задержать товарищей. Началось самое страшное, что бывает на войне: сосредоточенная рубка бегущих.

Подоспевших к схватке "Железных котов" опрокинули и увлекли свои же. Кое-кто из них пытался занять оборону, и это были единственные попытки сопротивления, ни на что уже не влиявшие – их обходили, окружали, расстреливали в упор из седельных луков – и неудержимо неслись дальше…

От поля до лагеря землю устилали изрубленные тела. Дальше лагеря азахи не пошли, принялись грабить имущество. Однако и преследовать-то было уже некого. Разрозненными группками, а то и поодиночке, конкордийцы бежали к перевалу. У перевала же в скалах сидели и ждали солдаты Афанасия Виолета…

Из шести тысяч десанта живыми взяли чуть больше трёх сотен. Им отрубили большие пальцы на руках и ногах и отпустили.

Когда пленных подвели к перевалу, то навстречу им снизу поднялись шестнадцать оставшихся в живых лучников. Они вынесли Афанасия, которому громадной стрелой корабельного лука перебило и почти оторвало правую руку – у самого плеча. Афанасий был в сознании. Он попросил опустить его на землю и уцелевшей левой рукой отдал честь ковыляющим пленным.

Афанасий Виолет хорошо знал, какое зрелище ждёт их на пляже…

Выживших в сече хороборцев горожане разобрали по домам: омывать раны и обихаживать. Раненые бредили и стонали, два городских лекаря не отходили от них. И к вечеру воины, несмотря на все хлопоты лекарей, начали умирать – почему-то те, чьи раны опасения не внушали. А потом стали умирать те, кто даже и ран-то особых не получил. Пролетел слух, что конкордийские светлые мечи сделаны из отравленного железа, потом – что это чары… Откуда-то привели колдуна, молодого ещё беловолосого и красноглазого парня. Он долго разводил кощуны, помавал руками и наконец сказал, что никаких чар в окрестностях нет, а умирают славы просто от нечеловеческой усталости. Дайте им вина, сказал он ещё, дайте им вина, и пусть пьют, пусть смотрят друг на друга и радуются тому, что живы. Дайте им почувствовать, что они живы…

Так и сделали, и всё равно за вечер и ночь ушли от людей девятнадцать воинов, выживших в самой жестокой сече, что была на памяти живущих, и даже почти в этой битве не раненых. Не выдержали сердца…

А после полуночи несколько конкордийских кораблей, стоящих невдалеке от места высадки десанта, вдруг охватило жаркое нефтяное пламя. Это подошёл от кесарских земель лодочный флот.

Кузня

Саня так и не уснула в эту ночь, хотя снотворное ей было назначено и дано. Возвращённая память болела – чисто физической болью, как болит замёрзшая и вдруг отогретая рука или нога. Две вещи беспокоили её: во-первых, всё же осталось совершенно неизвестным, где она была последние два месяца, а во-вторых, вспомнившееся казалось ей чем-то не до конца настоящим: будто заученный урок или роль.

Актриса, которая помнит только пьесы, в которых играла, но полностью забыла свою настоящую жизнь…