За пригоршню чар - Ким Харрисон

Подонок! — прорычал Уолтер, багровея, белая шевелюравыделялась резким контрастом. — Сларагмос у меня, и статуя тоже будет, аиз твоей черепушки я плевательницу сделаю!

Толпа раскололась, я это видела и обоняла. Восстанавливалисьпрежние связи, удобные и привычные. Шерсть у меня на загривке поднялась; слегканапрягшись, я сосредоточилась на втором зрении — и сердце пустилось вскачь.Ауры городских гопников теперь окаймлял жемчужно-белый цвет, а бизнесменов —кирпично-красный. Все распалось мгновенно.

Вся поляна переменилась. Гопники отступили в лес, от нихнесло бримстоном. Если они перекинутся — их ничто не удержит.

Сэр… — позвал скорбный голос вервольфа в камуфляже, яповернулась и увидела шестерых оборотней с Пэм на руках, по их медлительностипонятно было, что уже поздно.

Пэм! — крикнул Уолтер, не пытаясь скрыть горя. Пэмбережно уложили на траву, муж упал на колени у ее тела, нетерпеливо всехотогнал, а потом притянул ее к себе, зарывшись пальцами в густой мех. —Нет, — не веря сказал он, прижимая ее к груди.

Волки Ареты разорвали Пэм горло, кровь покрывала черный мех,промочила грудь Уолтера. Он покачивался взад-вперед, этот сильный человекпытался по кусочкам склеить свой мир, раскрошенный, будто старые листья поднашими ногами.

— Нет! — крикнул Уолтер, поднимая голову иотыскивая меня глазами. — Нет, ни за что! Эта ведьма моей альфой не будет,и Спарагмоса я ей не отдам. Прикончить ее!

Щелкнули предохранители. Бог ты мой! В ужасе я бросилась впросвет между ногами к стоянке — мгновение, и я ее проскочила. Вдогонку мнелетели проклятья. Взрывая когтями землю, я домчалась до леса, лапы заскользилина листьях и молодой траве, я чуть не упала.

На ходу восстанавливая равновесие, я бежала вперед под звукивыстрелов, но я была уже недосягаема — пока. У них есть джипы и сотовыетелефоны, а у меня — шестифутовый пикси и максимум трехминутная фора. Пэммертва. Я не хотела!

Позади слышались крики, кто-то командовал толпой. Сейчас всеони были людьми, но это ненадолго. Ненадолго здесь сохранится спокойствие —вервольфы есть вервольфы, они никогда не заключают союзов. Просто не могут. Этопротив всей их природы.

И слава Господу за это, — подумала я, вынюхивая ивысматривая сломанные ветки там, где прошел Дженкс. Пикси Ника по запахунайдет, если иначе не получится. Мы еще можем убраться с долбаного острова.Может, раздор среди вервольфов даст нам еще несколько минут.

Ник! Сердце колотилось не только от бега. Мы все планировалисовсем не так. Можете сказать мне свое «фи».

Побежка у меня не была гладкой ни в каком смысле слова: яломилась через лес, хромая всякий раз, когда слишком опиралась на переднююлапу. Где-то далеко слышны были глухие удары, которые мой волчий слух не могопознать, а вблизи все было спокойно. В такт шагам боль пронзала позвоночник,передняя лапа горела, порванное ухо больно хлестал ветер. Передвигалась я такбыстро, как только могла, нос держа сантиметрах в десяти над землей — вынюхиваяострый, молодой запах примятой Дженксом растительности.

Время у меня давно уже кончилось. Остров был большой, но нетак уж, а от горя вервольфы только быстрее побегут, никак не медленней. Раноили поздно кто-то меня догонит. А может, Дженкс нарвется на сопротивление,когда найдет Ника. У них рации есть.

Быстрее надо, — подумала я, прибавляя ход, но чуть незарылась носом в землю от резкой боли и рванулась вперед, стараясь удержатьравновесие. Раненая лапа подвела, и, ругая себя последними словами, я задраламорду и все же повалилась, еще и язык прикусила при падении. Достало меня бытьволком. Все вокруг казалось не таким, как надо, а если я еще и бегать не могу —нафиг мне такое удовольствие? Но я не могу превратиться обратно, пока недоберусь до большой земли и не коснусь линии.

Кроме того, — подумала я, вставая и отряхиваясь, —я ж тогда голая буду.

Вычихав землю и лиственное крошево из носа, я заскулила —все тело скрутило болью. Где-то близко громко зазвенел о дерево металл. Явскинула голову, в груди похолодело. Мужской голос крикнул: «Пристрелите его!»,следом прозвучали три выстрела — один за одним.

Дженкс! Забыв о боли, я бросилась бежать.

Лес редел, свет становился ярче, и неожиданно быстро явыбежала, кажется, на старый государственный парк — здесь вкопанные в землюбревна отмечали места для автомобильных стоянок. В тени у коричневого дома избетонных блоков стоял джип, а у входа в дом Дженкс нападал на двух охранников сдревесным стволиком, на котором еще сохранились листья.

Я метнулась вперед. Дженкс танцевальным движением крутанулдубинку по широкой дуге, саданув одному из охранников по уху. Не глядя, как онзавывает от боли, Дженкс развернулся и всадил расщепленный комель ствола всолнечное сплетение второму. С безмолвной яростью повернулся к первому и обеимируками опустил дубинку тому на затылок. Охранник упал без звука.

Дженкс ликующе заорал, раскрутил дубинку над головой бешенойспиралью и заехал ею сперва под коленки, а потом по черепу второму. Я застылаот изумления. Он уложил обоих в пять секунд.

— Рэйч! — радостно крикнул он, отбрасывая сглазбелобрысые кудри и сверкая пластырем с Хи-меном. Щеки у него разрумянились,глаза блестели. — Что, переходим на план Б? Он внутри, долбодятел этот.

Под стук сердца я перепрыгнула через лежащего охранника вкамуфляже. Нос ловил запахи спитого кофе из кухни, сорокалетней плесени вванной, хвойного дезодоратора безуспешно борющегося с застарелой мускуснойвонью из тесной гостиной, увешанной оружием. Кто-то в той же гостиной отчаяннотребовал ответа по двусторонней рации. Мышцы сжались от запаха крови подмаскирующей вонью хлорки. Клацая когтями по белой плитке, я прошла по узкомукоридору, а в конце его обнаружилась закрытая дверь. Я с трудом дождаласьДженкса. Он протянул надо мной- руку, толкнул, дверь заскрипела и открылась. Заней было темно, сумрачный свет проходил в покрытое толстенным слоем пыли окошкоиз армированного стекла. Воздух вонял мочой. Шаткий столик загромождали банки сжидкостью и какие-то железные штуковины. Ника не было, и мои надежды развеялисьпрахом.

О Господи, — выдохнул Дженкс, голос у него сорвался.Вслед за ним я глянула в темный угол.

Ник, — прошептала я, но получился стон.

Ник среагировал на голос Дженкса; наклонил голову. Глаза унего были открыты, только не видны из-под длинных волос. Его привязали к стенев позе распятого — жестокая насмешка над страданием и милостью. На одежде зияливыжженные круги, в них виднелись подпаленные волосы и красная кожа, местамичерной коркой запеклась кровь. Кровоточащие, потресканные губы открылись, ноголоса не было.

— Я не… — прошептал он. — Вам не… Я не отдам.

Дженкс меня отодвинул, осторожно потрогал нож — насодержание серебра проверить, — взял его со стола. Я застыла на пороге, неверя глазам. Они его пытали! Пытали за эту статую! Да что ж она за сокровище?Почему он им ее не отдал? Не в деньгах ведь дело. Ник вор, но жизнь ему дорожеденег. Мне кажется.