Главнокомандующие фронтами и заговор 1917 года - Максим Оськин

Как уже говорилось выше, главнокомандующий армиями Северного фронта ген. А.Н. Куропаткин был назначен на свой пост за неделю до приказа на удар, и потому мало что успел сделать уже только поэтому. В свою очередь, главнокомандующий армиями Западного фронта ген. А.Е. Эверт не сумел собрать необходимо мощного кулака для удара, разбросав вверенные ему корпуса по всему фронту и довольствуясь предназначением 2-й армии для производства главного удара. Замысел операции был очень неплох, его организационная составляющая — более чем отвратительна.

Тем не менее во 2-ю армию потекли новые войска: 35-й армейский корпус из состава 4-й армии, 27-й армейский корпус из фронтового резерва, а также 3 тяжелых артиллерийских дивизиона, 1 артиллерийская бригада, 20 пулеметных команд Кольта. Также к месту предполагаемого прорыва неприятельской обороны подтягивались и прочие резервы Западного фронта — 24-й армейский и 3-й Кавказский корпуса. Впрочем, большая часть перегруппировки производилась походным порядком (в том числе и тяжелая артиллерия), что изматывало войска и не оставляло достаточного времени для всесторонней подготовки удара в тактико-оперативном отношении. Но такова была плата за помощь французскому союзнику.

Перед самым началом наступления в ударной группировке сменилось и командование, что не могло негативным образом не сказаться на подготовке и проведении операции. 27 февраля командарм–2 заболел, и его армию временно возглавил командарм–4 А.Ф. Рагоза. Сложилась парадоксальная ситуация: за неделю до решительного наступления ударную армию возглавляет человек, не знавший ни войск, ни штаба армии (то есть своих ближайших помощников), ни их возможностей, ни местной обстановки. При этом этот человек параллельно командует и соседней армией. Ответственность за создание столь ненормальной обстановки целиком лежит на А.Е. Эверте, который не догадался передать командование ударной армией на время проведения операции (или хотя бы самого тактического прорыва) начальнику штаба армии ген. М.А. Соковнину. Максимум негатива — следовало бы назначить нового, но отдельного командарма. В свою очередь, Алексеев удовольствовался оптимистическими заверениями Эверта относительно положительных сторон такой странной кадровой перестановки.

К моменту наступления 2-я армия существенно пополнилась: со 180 тыс. (в начале года) до 370 тыс. штыков и 17 тыс. сабель при 605 легких и 282 тяжелых орудиях. Теперь в нее входили 5-й, 34-й, 27-й, 36-й, 1-й армейские, 1-й, 3-й и 4-й Сибирские, 7-й кавалерийский корпуса, Уральская казачья дивизия, 1-я отдельная кавалерийская бригада. Таким образом, к моменту наступления 2-я армия, по существу, имела двойную, по сравнению с обычной, численность, что неизбежно должно было затруднить управление войсками как при подготовке удара, так и непосредственно в бою. Нормальная численность армии в начале войны исчислялась в 150 тыс. штыков и сабель. Лишь 3-я армия Юго-Западного фронта, возглавляемая тогда ген. Н.В. Рузским, предназначенная для главного удара, выбивалась из этих цифр, имея в своих рядах более 200 тыс. солдат и офицеров, но и то лишь потому, что перед наступлением в Галицию в армейские корпуса штабом 3-й армии были влиты второочередные дивизии. В 1915 г. обескровленные русские армии хорошо если насчитывали до ста тысяч штыков и сабель.

То есть под Нарочью для прорыва предназначались, по сути, сразу две армии, объединенные под руководством одного штаба. А если вспомнить, что теперь армией командовал человек, в чьем подчинении одновременно находилась и другая армия (4-я), то проблема управления приобретала просто-напросто грандиозные масштабы. По сути, один армейский штаб руководил тремя армиями нормального состава. Ввиду этого главкозап старался лично контролировать обстановку, что приводило к неизбежным трениям между штабами Эверта и Рагозы. Но и здесь нерешительность А.Е. Эверта к решительной атаке, долженствующей, хотя бы и большой кровью, но добиться поставленной цели, передавалась в подчиненные инстанции. Участники войны сообщают, что «ни на одном из фронтов телеграф не работал так много, как у Эверта. Он самым старательным образом подготовлял все операции, вмешивался во все детали работы командующих армиями и корпусных командиров, но не решался атаковать. Очевидно, наполеоновская равнодействующая у этого военачальника сильно уклонилась в сторону ума и в ущерб характера»{223}.

На атакуемом участке, помимо численного превосходства, русской стороне удалось создать превосходство и в артиллерийском отношении, что еще более увеличивало шансы русских на успех. Другое дело, что количество боеприпасов сводило это преимущество почти на нет. Развертывание 2-й армии на 60-километровом участке фронта позволило иметь по 15 орудий на 1 км фронта, при удельном весе тяжелой артиллерии в 30%. Общее превосходство русской стороны в численности над 10-й германской армией Г. фон Эйхгорна было в 4,6 раза. Такой перевес побуждал высшее командование надеяться на успех даже при техническом отставании и силе немецкой оборонительной фортификации.

Главкозап делал все, чтобы исключить даже намек на элемент риска и действовать непременно наверняка: «Никогда ни один военачальник не работал столько, сколько работал генерал Эверт. Заваленный отчетами, таблицами, ведомостями, он в свою очередь засыпал войска бесчисленным количеством приказов, указаний, наставлений, стремясь обязательно все предусмотреть до последней мелочи. Генерал Эверт и начальник его штаба генерал Квецинский не умели мыслить иначе, чем по трафарету Французского фронта, стремясь с совершенно негодными средствами воспроизвести и так невысокие образцы Шампанской битвы сентября 1915 года… Создать же свое, новое, найти выход из стратегического тупика, куда завела русские войска чужая мысль, они были не в состоянии. За суетливой работой штаба Западного фронта чувствовалась большая нервность, неуверенность в себе и в войсках»{224}. Следовательно, в канцеляристском отношении атака была подготовлена очень хорошо — данный перевес в силах и средствах, несомненно, дает массу шансов на победу.

И вот здесь-то и сказалась отвратительная организация управления. Командарм–4 не имел возможности руководить такой численной группировкой, раздробленной на две армии, из которых одна имела двойной численный состав. Перенасыщенность 2-й армии людским контингентом и личное незнание войск и их командиров вынудили Рагозу разделить армию на три группы и резерв:

— правофланговая группа: 1-й Сибирский корпус (М.М. Плешков), 1-й армейский корпус (А.А. Душкевич), 27-й армейский корпус (Д.В. Баланин) под общим руководством генерала Плешкова;

— центральная группа: 4-й Сибирский корпус (Л.О. Сирелиус) и 34-й армейский корпус (Ф.М. Вебель) под общим руководством генерала Сирелиуса;

— левофланговая группа: 3-й Сибирский корпус (В.О. Трофимов), 5-й армейский корпус (П.С. Балуев) и 35-й армейский корпус (П.А. Парчевский) под общим руководством генерала Балуева;

— резерв: 3-й Кавказский корпус (В.А. Ирманов), 15-й армейский корпус (Ф.И. фон Торклус) и 36-й армейский корпус (Н.Н. Короткевич). В резерве фронта стояла вся конница — более полутора корпусов{225}.