Главнокомандующие фронтами и заговор 1917 года - Максим Оськин

Первой широкомасштабной наступательной операцией ген. А.Е. Эверта на посту главнокомандующего армиями Западного фронта стал удар на озере Нарочь весной 1916 г. Второй попыткой будет наступление на Барановичи в июне месяце, после чего Эверт окончательно откажется от ведения активных действий вплоть до 1917 г., а Февральская революция сместит главкозапа в отставку. В связи с тем, что Барановичская наступательная операция будет вестись А.Е. Эвертом против его воли, по требовательному настоянию Ставки Верховного главнокомандования, то можно сказать, что единственной операцией наступления станет Нарочская операция, каковая будет проводиться главкозапом еще в оптимистическом ключе. Отсюда следует уделить именно ей большую часть описания.

Зимняя оперативная пауза, характеризовавшаяся установлением позиционной борьбы на Восточном фронте, дала русской армии долгожданную передышку. В войска потекли резервы, техника, боеприпасы. Между тем немцы ждать не стали. Начальник германского Большого Генерального штаба Э. фон Фалькенгайн, фактически руководивший военными действиями при номинальном главнокомандовании кайзера Вильгельма II, принял решение обескровить французскую армию и тем самым склонить ее к сепаратному миру. Ближе к концу зимы германские армии ударили по крепостному району Вердена, имея целью привлечение в этот пункт, сдача которого грозила непредсказуемыми последствиями, основных сил французов, которые надлежало истребить, пользуясь превосходством в тяжелой артиллерии и качественной подготовке германских солдат.

Первые успехи немцев на верденском направлении побудили англо-французов предположить, что Верден может не устоять. В таком случае для противника открывалась дорога на Париж с запада от французской столицы. Натиск немцев в начале Верденской операции был столь стремителен и неожидан, а опоздание французов с контрмерами столь впечатляющие, что французский главнокомандующий Ж. Жоффр обратился за помощью к русским. Таким образом, повторялась ситуация августа 1914 г., когда не успевшие сосредоточиться русские армии бросились в Восточную Пруссию, чтобы ударом в затылок не позволить немцам овладеть Парижем. Гибель армий Северо-Западного фронта в Восточной Пруссии остановила русский натиск, но побудила немцев ошибиться в стратегии и перебросить на Восток два корпуса из ударной группировки, уже заходившей на Париж. Итогом стали Битва на Марне и переход войны в позиционную фазу.

Характерно, что взгляды в отношении самоотверженной помощи союзникам и теперь господствовали не только в Ставке Верховного главнокомандования, но и вообще внутри высшего генералитета русской армии. Так, главкозап А.Е. Эверт, на войска которого возлагался один из двух основных ударов, в начале 1916 г. писал М.В. Алексееву: «Мы обязаны начать наступление тотчас, как только определится германское наступление на французов, не теряя времени, со всей энергией и стремительностью». И далее, как цитирует Н.Е. Подорожный, Эверт сообщает Алексееву свое видение проблемы: «Агентурные сведения, опросы пленных, отсутствие каких-либо новых германских частей не только на Западном и Северном фронтах, но даже и на Юго-Западном, несмотря на предпринятое нами там недавно наступление, — все это, в связи с уводом значительной части германских войск с Балканского полуострова, указывает на полную вероятность развития германцами в ближайшем будущем наступательных действий на их Западном фронте… Если это случится, то мы даже в чисто узких, эгоистических интересах оставаться пассивными ни в коем случае не можем, дабы не дать германцам возможности разбить наших союзников и нас по частям»{216}.

Таким образом, в начале 1916 г. ген. А.Е. Эверт был полон решимости наступать. Также надо сказать, что предвидение генералом Эвертом грядущих событий, вне сомнения, говорит о его уме и дальновидности. Главкозап, во-первых, верно понял, что немцы будут наступать во Франции. Во-вторых, говорит о необходимости оказания помощи союзникам. Наконец, настаивает на производстве ударов на Востоке именно зимой, пока весенняя распутица не привела к невозможности наступать, после чего ждать придется до лета, а за это время германцы будут иметь шансы на вывод Франции из войны. При этом русское наступление должно быть превентивным, дабы не позволить немцам воспользоваться климатическими условиями весны.

Эверт был полностью уверен в необходимости проведения наступления на Востоке во имя оказания помощи Западу. Это очень важно отметить, так как многие исследователи, изучая проблему ведения русской стороной летней кампании 1916 г., говорят, что русское наступление (вошедшее в историю как Брусиловский прорыв) было решено Ставкой чуть ли не под давлением главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта ген. А.А. Брусилова. В противоположность Брусилову, якобы жаждавшему победных лавров, Эверт представляется дальновидным полководцем, который, прекрасно зная о неравенстве русской армии с неприятелем в техническом отношении, не желал наступать, чтобы не нести напрасных потерь во имя союзников России — Франции и Великобритании. То есть мы говорим здесь о той точке зрения, что была высказана генералом Эвертом на Совещании 1 апреля в Ставке, где было решено летом наступать всеми тремя русскими фронтами — Северным, Западным и Юго-Западным. В наиболее радикальной форме данное мнение было высказано участником войны Е.Э. Месснером. Месснер оценивает участие ген. А.Е. Эверта в планировании летней кампании 1916 г. следующим образом: «Эверт не только согласен был с Куропаткиным в крайне пессимистической оценке наших возможностей в позиционном воевании (про причине нехватки батарей тяжелых мортир и гаубичных), но глянул глубже в дело и высказал мнение, что нам — пока мы не довооружимся артиллерией всех типов и пулеметами и вообще всеми видами военной техники, необходимой для позиционного воевания, не следует вообще наступать. Зачем проливать кровь сотен тысяч солдат ради спасения Вердена, раз эти защитники Вердена не кинулись в 1915 г. спасать Осовец и Новогеоргиевск, Ивангород и наш Перемышль? Главнокомандующий фронтом занимает столь высокий пост в действующей армии и в государстве, что имеет право “свое суждение иметь” не только по вопросам оператики и стратегии, но и по проблемам дипломатической стратегии. А отношение союзников к воюющей России представляло сложнейшую, деликатнейшую и роковую для нашего Отечества проблему»{217}.

Однако, как показывает Н.Е. Подорожный, за три месяца до Совещания 1 апреля, о котором говорит Е.Э. Месснер, и о чем еще будет сказано ниже, Эверт сам настаивал перед Ставкой о наступлении на Восточном фронте. Причем не для интересов самой России, сколько для поддержки французов, которым угрожал новый удар со стороны Германии. Если 1 апреля А.А. Брусилов говорил о наступлении как о выполнении союзнических обязательств, принятых на конференции в Шантильи в ноябре 1915 г., то в январе месяце А.Е. Эверт предлагает превентивный удар во имя выполнения тех же самых обязательств. В чем же различие между Эвертом и Брусиловым, если оба они требовали от Ставки одного и того же — широкомасштабного наступления для помощи союзникам, с той разницей, что к маю 1916 г. русская армия была подготовлена несравненно лучше, нежели в феврале месяце?