Город Змей. Книга 3 - Даррен Шен

— Тогда что…

— Это было просто, — прерывает он, — жизнь Рэтти за жизнь Джейн. Я был доведен до отчаяния и сделал то, что они велели. Джейн была моей сестрой. Я не мог дать ей умереть, даже если мне пришлось бы мучить, насиловать и убивать для того, чтобы спасти ее. Я знал, что мне не будет прощения. Я планировал после всего покончить с собой — единственное подходящее наказание, которое я мог придумать. Но все равно я должен был это сделать. Джейн…

Он останавливается, потому что его душат рыдания. Я даю ему прийти в себя, стараясь угадать продолжение. Успокоившись, он вытирает слезы и говорит глухо:

— Змеи обменяли их.

Мои глаза расширяются.

— Что?!

— Девочки были похожи лицом и фигурой. С бритой головой, повязкой на глазах и кляпом во рту я принял Джейн за Рэтти.

Моя рука с ножом падает вниз, и я отшатываюсь от Билла с глазами, полными ужаса.

— Змеи дали мне девочку для мучений. Чтобы спасти Джейн, я убил ту, которую они привели ко мне, думая, что это Рэтти. Но это была не она. Змеи поменяли их. — Он смотрит на меня и усмехается как человек, который попал в ад и до сих пор там находится. — Я мучил, насиловал, а потом жестоко убил Джейн, приняв ее за Рэтти Кроу. Когда все было кончено, Змеи открыли мне правду, а потом смотрели и хохотали, когда я плакал над кровавыми останками моей бедной обреченной сестры.

После этих слов старик замолкает, закрывает глаза и спокойно ждет, когда я избавлю его от страданий.

Я выжимаю из своего мотоцикла все, на что он способен, и проглатываю улицы на скорости девяносто миль в час, потом сто и еще быстрее. Я игнорирую красный свет и одностороннее движение, поворачиваю, не снижая скорости, как будто проверяя, способен ли город оторвать колеса у моего байка и переломать мне кости.

Вскоре я попадаю в поле зрения полиции и слышу завывания сирен. Они устанавливают заграждения на дороге, которые я без труда преодолеваю, не включая мозги, автоматически анализируя обходные пути, предугадывая новые заграждения и изменяя маршрут прежде, чем столкнусь с ними. Половина меня хочет ворваться в засаду и пасть под градом пуль, но другая половина сопротивляется и умоляет поберечь свою жизнь. Пока две мои половинки сражаются друг с другом, я лечу на один шаг впереди смерти, готовый в любое мгновение остановиться, повернуться и встретить ее с распростертыми объятиями, если моя мрачная половина одержит верх.

Мысли о Билле свистят между спицами колес. Они быстрее, чем мой байк — быстрее, чем что-либо, — но они не обгоняют меня, а следуют по пятам, щекоча затылок и нашептывая в ухо: «Выхода нет, даже в смерти».

Я сворачиваю на длинный прямой отрезок пути и замечаю горящую баррикаду. Отсюда идет дорога на восток, перегороженная местными жителями. Никто не охраняет ее в такой ранний час. Увидев языки пламени, я принимаю решение. С улыбкой самоубийцы направляю байк в центр огромной кучи старых покрышек, столов, шкафов и стульев и жму на газ.

Скорость больше восьмидесяти миль. Я закрываю глаза и врезаюсь в смесь резины, пластика и железа. Осколки впиваются мне в лицо и руки. Что-то обжигает левое ухо. Смрадный воздух непригоден для дыхания.

Я прорываюсь сквозь баррикаду живым. Разгневанный, я стряхиваю горящие ошметки с лица и черепа, потом ощупываю поврежденные места. Множество порезов и царапин. Из мочки уха вырван кусок. Во всем остальном я цел и невредим. Проклиная глупость тех, кто строил эту баррикаду, я возобновляю путь, снова набирая скорость и срезая углы круче, чем всегда. Я потерял копов — они не рискуют соваться так далеко на восток. Теперь в честном состязании участвуем только мы вдвоем — я и смерть.

Я кружу и петляю по улицам так быстро, что дома, лавки и вывески сливаются в одно цветное пятно. Если мне суждено умереть, это такое же подходящее место, как и любое другое. Я рад, что еще рано и беспорядки загнали большинство людей в их дома. На улицах почти нет народа, так что когда я разобьюсь, то никому не причиню вреда.

Наконец, начав уже думать, что байк состоит в заговоре против меня, я, на бешеной скорости повернув за угол, въезжаю в дохлую собаку. Колеса останавливаются, байк издает хриплый кашель, и я вместе с ним взлетаю в воздух. Он делает несколько оборотов в воздухе, разносит вдребезги декоративную металлическую решетку и окно магазина и влетает внутрь, прокладывая широкую разрушительную просеку в рядах выставленного товара. Меня разворачивает, несет обратно на то, что осталось от решетки и окна, и выбрасывает обратно на мостовую. Голову резко швыряет назад, и я погружаюсь в темноту. Да-а-а!!!

* * *

Нет. Моему байку пришел конец, а мне еще нет. Через несколько минут я прихожу в сознание и с трудом сажусь, скрипя зубами от мучительной боли и ненавидя этот мир за то, что он так цепляется за меня. Наскоро определяю масштаб нанесенных увечий. Содранные локти и колени, кровоподтеки и шишки, глубокая рана на лбу, из которой обильно льется кровь. Куртка и брюки разорваны в клочья. Спина чувствует себя так, словно боец сумо использовал меня в качестве трамплина. Невероятно, но, похоже, у меня нет ни одного перелома.

Я встаю, и, хотя голова сильно кружится, а ноги подгибаются, мне удается сохранить равновесие. Я не обращаю внимания на кровь, текущую из раны на голове, надеясь, что окочурюсь от кровопотери, но, с трудом подняв руку и ощупав лоб, чувствую, что рана покрылась засохшей коркой и перестала кровоточить. Выходит, смерть откладывается.

Иисусе, что же еще надо сделать парню, чтобы просто-напросто отдать концы?

С кривой усмешкой я смиряюсь с отказом этого света одобрить мое стремление отправиться на тот. Сколько я ни пытаюсь броситься в объятия вечной тьмы, некая высшая сила считает, что у меня здесь еще остались кое-какие дела. Кто я такой, чтобы спорить с высшими силами?

Я с трудом выбираюсь из обломков магазина и проверяю свой мотоцикл. Он ни на что не годен. Рама погнута, руль похоронен под грудой кожаных курток и перчаток, бак пробит, провода торчат наружу, двигатель разворочен. Я нахожу на прилавке ручку и листок бумаги и с трудом царапаю записку с обещанием заплатить за убытки. Прикалываю ее к стене ножом, после чего, прихрамывая, выхожу из магазина и пускаюсь в долгий и мучительный путь домой.

Душ. Сгустки запекшейся крови отправляются в слив вместе со струей воды красно-коричневого цвета. Горячая вода становится холодной. Я не отстраняюсь, стою, прислонившись к стене, давая самым болезненным ранам онеметь под холодной струей.

Наконец я выключаю воду и тащусь к кровати, весь мокрый, еле передвигая ноги. Я не могу лечь на спину — слишком больно, — поэтому поворачиваюсь лицом вниз и закрываю глаза. Сон не стоит в повестке дня, но лежать в относительно удобном положении проще, чем сидеть или стоять.

Я остаюсь в прострации большую часть дня. За окном пасмурно, после полудня начинает моросить слабый дождик, первый с начала апреля. Запланированный на вторник рейд подразделения Стюарта Джордана откладывается — может быть, ему помешал дождь, — становясь обманутой надеждой дня. Люди избавляются от последствий кровавой бойни, делают покупки в магазинах на окраинах, избежавших разграбления, и сетуют на непрекращающийся дождь.