Без боя не сдамся - Дина Рид

Алёша ходил взад-вперед по комнате, как медведь в клетке, и, покачиваясь под звучащий в голове ритм, тихо пел новую песню. Жаль, он не мог её записать.

Алёша уговаривал себя: Маша занята, она просто занята или спит и не слышит, отключив звук. Нельзя ревновать. Он дал Маше слово, что никогда больше не станет ревновать. Возможно, Господь так проверяет его на стойкость. Да, да – за всё надо платить, даже за ложь ради спасения. Надо пережить эту ночь и завтрашний день. Просто пережить. И всё будет хорошо! Маша обещала – значит, так и будет.

* * *

Настойчивый стук в дверь разбудил Алёшу. Та же суровая, как надзирательница, женщина в платке стояла на пороге.

– Доброе утро.

Она тут же скривилась при виде голого торса Алёши и сразу отвела глаза.

– Секретарь сказал, вы должны явиться в епархию в восемь. В тот же кабинет, где вы вчера были.

– Спасибо. – Алёша поторопился закрыть дверь.

На сенсорном экране телефона не было ни одного непринятого звонка, ни одного сообщения. Часы показывали семь. После второй почти бессонной ночи голова гудела. Алёша опустил её под холодную воду. Надо прийти в чувство. Наспех вытершись вафельным полотенцем, он натянул несвежую футболку и покинул опостылевшую комнату.

В холле скромная работница в мешковатом платье и в белом платочке, завязанном под красноватым подбородком, пригласила его в трапезную. Там сидел один лишь старичок в рясе – тот, которого побеспокоил вчера Алёша. Старичок ласково улыбнулся и поздоровался. Алёша ответил и снова извинился за вчерашнее. Тот добродушно махнул рукой. Утро заливало солнечным светом столы и тарелки, дотрагивалось пятнами солнечных зайчиков до чистых стаканов, доброе, как и сидящий напротив старичок. Помолившись, Алёша набросился на нехитрую еду, чувствуя зверский голод. День обещал быть долгим.

* * *

Подходя к зданию епархии, Алёша заметил жёлтый «УАЗ» с забрызганными рыжей грязью днищем и колёсами. Алёша бросился вовнутрь и увидел в конце коридора знакомую фигуру отца Георгия в окружении нескольких братьев, Алёша пошёл так быстро, насколько позволяли ноги.

– Доброго дня! – выкрикнул он.

Изумлённые бородатые лица обернулись на приветствие и замерли, не ожидая встретить здесь бывшего послушника, здорового на вид, на двух ногах, без бороды, в обычной белой футболке и джинсах.

– Доброго дня, – повторил Алёша.

– Здравствуй, голубчик! Алёша! – радостно воскликнул брат Филипп, всё такой же румяный и благодушный. – Повзрослел-то как!

И другие опомнились – поздоровались.

– Здравствуй, – последним отозвался отец Георгий. – Какими судьбами здесь?

– Я вас искал, – подошёл к нему Алёша. – Я хочу всё исправить. Мы можем поговорить?

– Позже, – сдержанно ответил бывший священник и добавил чуть мягче: – Я рад, что ты ходишь. Слава Господу!

– Слава Господу, – склонил голову Алёша, не смея ни на чём настаивать.

Они пошли дальше без слов, чинно, тихо. Следуя за плотной фигурой отца Георгия, Алёша молил Бога о помощи, молил вернуть доброе имя наставника, молил о том, чтобы уберечь от всего Машу. Только о себе он не замолвил ни слова.

* * *

Братьев и клириков опрашивали по одному. Алёша томился в коридоре. Снова заныли переломанные когда-то кости, но садиться рядом с отцом Никодимом Алёша не хотел, ощущая к тому далеко не христианскую неприязнь. Новый настоятель скита излучал надменную враждебность и посматривал на Алёшу, как на грязь дорожную. Брату Филиппу, искренне потянувшемуся к бывшему послушнику, разговориться не дали, шикнули. Алёша с горечью снова вспомнил послание Коринфянам: «не сообщаться с тем, кто, называясь братом, остаётся блудником, …или хищником…» И верно – с ним сообщаться не стоило. Тем более перед кабинетом, где заседали члены епархиального суда.

Наконец вызвали Алёшу. В небольшом помещении сидело пять человек: протоирей и священники:

– Алексей Колосов? – поднял голову чернобородый клирик во главе стола. Видимо, протоирей.

– Да.

– Почему в таком виде? – с неприязненным недоумением спросил пожилой священник у окна.

– Всё случилось внезапно. Я из другого города. Другой одежды при себе нет.

– Ясно, – продолжил протоирей. – По вашему ходатайству епархиальный суд решил пересмотреть дело Георгия Перовского о прещении. Истинно ли то, что вы были приняты игуменом Георгием в скит Святого Духа в возрасте шестнадцати лет?

– Я не был принят. Я состоял обычным трудником. В ходатайстве я описал обстоятельства, при которых из христианских побуждений отец Георгий предложил мне временно пожить в ските, – пояснил Алёша. И во всех подробностях, как умел, рассказал о своём бытии среди братьев.

Расспрашивали его и об отце Никодиме. Алёша ничего не утаил и не приукрасил. Однако следующий вопрос поверг его в негодование:

– Состояли ли вы с Георгием Перовским в содомской связи? – спросил протоирей.

– Нет. – Алёша стал пунцовым.

– В каких отношениях вы были с Георгием Перовским?

– Он был моим наставником.

– Как он вёл наставничество?

– Давал послушания для молитвенного правила, работу в скиту, пение на службах, исповедовал, накладывал епитимьи, когда я грешил. Он был хорошим наставником.

– Почему же при таком наставнике вы занимались блудом?

Краснея, с частыми паузами, Алёша нехотя повторил всё, что записал вчера клирик.

– То есть вы утверждаете, что в плотскую связь с этой девушкой и какой-либо другой вы не вступали? – сурово спросил протоирей.

– Нет, в ските Святого Духа я не вступал в связь с женщиной…

– А потом?

Алёша покрылся пятнами и опустил голову:

– Потом да.

– А вы знаете, что официально с вас до сих пор не снято послушничество? – спросил пожилой священник. – И занялись блудом, зная, что это один из смертных грехов?

– Но я же… после комы, больницы… не был в ските. Я жил дома и только недавно начал ходить без костылей, – растерялся Алёша. – Я собирался уйти из скита. Ещё до падения.

– Мы знаем, – кивнул протоирей. – Скажите, вы обвенчались с женщиной, с которой у вас была плотская связь?

– Нет.

– Значит, это блуд, – изрёк протоирей.

Алёшу передёрнуло – его чувства к Маше, их любовь и проявление нежности не имеет ничего общего с этим коротким и претящим словом. Алёша не сдержался и сказал: