Алатырь-камень - Валерий Елманов

К идее Константина увенчать царским венцом голову героя битвы под Липицей воевода изначально относился с изрядной долей скепсиса, не желая прислушиваться к доводам друга и вникать в мудреные соотношения сил, которые, словно в пасьянсе, раскладывал перед ним Константин.

Вообще-то резон в его словах имелся. Все-таки родным зятем Удатного был не кто иной, как Ярослав Всеволодович.

– А если царю твоему что-нибудь стрельнет в голову? Ну, скажем, бешеная муха его укусит, или он с цепи сорвется, или вожжа под хвост попадет и он на тебя окрысится – что тогда? Бунтовать против законно избранного государя – это, знаешь ли, еще хуже выйдет, чем сейчас, – утверждал Вячеслав.

Бесконечные споры, как правило, заканчивались с ничейным счетом. Каждый считал свои доводы самыми убедительными и логичными. Потому воевода и был сейчас так ироничен, спрашивая друга о результатах киевского вояжа.

– Не избрали его. Он, видишь ли, пожелал благородство проявить и сам в мою пользу отказался, – помрачнел Константин.

– Так ты теперь царь?! – вытаращил на него глаза Вячеслав. – Ну, поздравляю. Слушай, покажи корону, а? Я ведь ею так и не успел полюбоваться перед твоим отъездом.

Царский венец действительно был изготовлен рязанскими златокузнецами буквально перед самым отъездом князя в Чернигов. Потому воеводе и не удалось его увидеть – было не до того.

– Я ее в Киеве оставил, – сознался Константин.

– Слушай, ты совсем, что ли, заработался? – возмутился Вячеслав. – Я смотрю, одичал ты, пока меня не было. Договоры кровью подписываешь, чтоб чернила сэкономить. И с короной тоже. Ты здесь, а она – там. Сопрут ведь, как пить дать сопрут.

– Да не выбрали меня, – досадливо морщась, пояснил князь. – Там такая буча поднялась, хоть святых выноси. Отца Мефодия, правда, поставили в митрополиты, да и то со страшенным скрипом. А царя на Руси как не было, так и нет.

– Ну и хрен с ним, – беззаботно отозвался воевода. – Подумаешь, царь. Татар раздолбаешь, так эти Рюриковичи еще просить тебя будут, чтоб согласился, а ты, понятное дело, поломаешься, покочевряжишься, молоко себе за вредность выторгуешь, ящик водки с них сдерешь, ну и по мелочам – отпуска дополнительные, оклад повышенный, питание удвоенное…

– Остапа понесло, – произнес Константин, взирая на вдохновенно витийствующего друга. – Кстати, ты почти угадал. Только не татар, а немцев.

– Не понял? – уставился на князя воевода. – При чем тут немцы и что именно я угадал?

– Ты же не дослушал до конца о киевских делах, – спокойно заметил Константин. – А дальше было так… – Он рассказал о княжеском съезде и спросил: – Теперь понимаешь, почему мне так важно выиграть эту кампанию? Если к лету мы выкинем рыцарей в море, то считай, что корона у нас в руках. И тогда мы на Калку выведем полностью всю Русь.

– Нам и своих воинов хватило бы, – проворчал воевода. – К тому же и времени для их обучения нет, а в своем нынешнем виде русское ополчение… – Не договорив, он пренебрежительно махнул рукой.

– Пусть почувствуют вкус победы, – возразил Константин. – Лишь бы с Прибалтикой заминки не было. Вот послушай, чего я задумал. Для начала…

– Костя! – жалобно взвыл воевода. – Ты мне друг, но сон дороже. Я же с ног валюсь. Давай завтра поутру.

На следующий день Константин неторопливо обсуждал со своим верховным воеводой план покорения Прибалтики и рьяно защищал его от критики, а Евпатий Коловрат в это время уже действовал. Он отчаянно торговался с купцом Петером, сражаясь за каждую куну.

Наконец они договорились о том, что торговец отдаст все запасы сукна, которые так и не доехали из Любека до места своего назначения, по три гривны за постав.[97]

Вывалив на стол девяносто тяжелых, тускло поблескивающих серебром, новехоньких рязанских монет, Евпатий весело засмеялся и лукаво заметил:

– Думаешь, выгадал ты? Ан нет. Через седмицу или две, когда все прознали бы о княжеском заказе, ты мне свое суконце дешевле пяти гривен нипочем бы не продал. Так что это князь мой с прибытком оказался.

Купец, заинтригованный тем, для чего вдруг Константину понадобилось столько сукна, только развел руками, изображая уныние, и пригласил дорогого гостя к столу, чтобы спрыснуть сделку.

Он и впрямь оказался в Рязани не просто так, а по поручению рижского епископа, так что вызнать о загадочных намерениях князя было для него жизненно важно.

Когда-то, несколько лет назад, купец угодил в отчаянный переплет. Встретившись с лихим перекупщиком, который сам за бесценок взял шелк у монгольских воинов, Петер занял кучу марок и cкупил все, что у того было. Но до Любека товар он так и не довез. Сразу все три его корабля, доверху груженные этим шелком, были ограблены морскими пиратами.

Конечно, былого печального засилья королей открытых морей давным-давно уже не было. Оно стало заканчиваться еще лет триста назад, когда ярл Гальфган Черный собрал вокруг себя на тинге[98]свободных бондов[99]и начал методично вытеснять храбрых викингов из Норвегии. С тех пор самые удачливые морские разбойники успешно устроились на чужбине, вроде Ролло, ставшего под именем Роберта первым нормандским герцогом. Но такое удавалось единицам. Многие просто погибли.

Однако спокойствие в северные моря все равно не пришло. От одиночных искателей приключений и легкой наживы купцам удавалось отбиться. По-настоящему им приходилось плохо, лишь когда морские волки сбивались в стаю. Случалось это редко, но Петеру «повезло».

Если бы он был русским купцом, то у него еще оставалась бы возможность поправить свои дела. Справедливая Русская Правда позволяла в таких случаях рассрочку платежа по долгам, понимая, что «пагуба от бога есть».

Беда заключалась в том, что Любек подчинялся Дании, а там законы на этот счет были совсем другими. Словом, разорение было бы неизбежным, если бы не доброта рижского епископа, ссудившего незадачливого торговца нужной суммой.

С тех самых пор его благосостояние медленно, но неуклонно росло. Не далее как год назад он окончательно рассчитался со всеми долгами. Петер и сам уже давно осел в Риге, возле своего благодетеля, и даже перевез туда всю семью, хотя об этом по совету епископа предпочитал особо не распространяться. Пусть все по-прежнему думают, что он из Любека, так будет куда спокойнее.

Правда, в основном он сиживал в Киеве, где имел не только лавку, но и каменный дом на Подоле, так что в Рязань приехал в первый раз.