Женщина – не мужчина - Итаф Рам

– Как же я ненавижу эту стерву!

– Ш-ш-ш, – прошипела Исра. – Вдруг услышит!

– Ну и пускай!

Заварив чаю, чтобы успокоить нервы Фариды, Исра ушла вниз и села читать. Рядом с ней Дейа что-то корябала в раскраске. Нора и Лейла играли в лего. Амаль спала в кроватке. Глядя на копошащихся вокруг девочек, которые то и дело посматривали на мать, Исра ощутила очередной приступ беспомощности. Она должна что-то сделать – что угодно! – и помочь своим дочерям.

– Мама, – позвала Дейа. Исра улыбнулась, хотя ей хотелось кричать. – Учительница задала нам на дом вот это, – она протянула Исре книжку Доктора Сьюза.

Исра взяла книжку и кивнула дочке: мол, садись. Стоило начать читать, как Дейины глаза округлились от радости и любопытства. Протянув руку, Исра погладила дочку по щеке. Нора и Лейла слушали вполуха – их больше занимал мост, который они возводили рядом из кубиков лего. Амаль мирно посапывала в кроватке.

– Я люблю, когда ты мне читаешь, – сказала Дейа, когда Исра закончила.

– Любишь?

Дейа степенно кивнула:

– А ты можешь всегда быть такой?

– Такой – это какой? – поинтересовалась Исра.

Дейа опустила глаза:

– Веселой.

– Так я и веселая, – отозвалась Исра.

– Нет, ты всегда грустная…

Исра с трудом сглотнула и сказала, стараясь, чтобы голос звучал ровно:

– Вовсе я не грустная!

– Честно?

– Честно.

Дейа нахмурилась – Исра поняла, что не убедила ее. Ну вот, очередной провал. Она изо всех сил старалась не травить своей тоской дочерей – вот бы ее собственная мама вела себя так же. Исра всегда укладывала девочек спать к приходу Адама, чтобы они не видели, как он ее бьет. «Тоска – как раковая опухоль, – думалось ей, – втихомолку берет свое, а ты и не замечаешь, пока не станет слишком поздно». Исра надеялась, что хотя бы младшие девочки ничего не видят. А Дейа, может, и забудет. В конце концов, она еще совсем маленькая. Вырастет и ничего даже не вспомнит. У Исры еще есть время, чтобы научиться быть хорошей матерью. Может, ей все-таки удастся спасти дочерей. Может, еще не поздно.

– Вовсе я не грустная, – повторила Исра, на этот раз с улыбкой. – У меня же есть вы. – Она притянула дочку к себе и обняла. – Я люблю тебя, хабибти[7]…

– И я тебя люблю, мама.

Солнце гасло за голыми деревьями, лишь краешек его виднелся из окна кухни, на которой Фарида перемывала остатки скопившейся за день посуды. «Надо было кого-нибудь из девчонок подрядить», – думала она, аккуратно расставляя мокрые тарелки в сушилке. Но те сразу после ужина убежали в цокольный этаж – мол, плохо себя чувствуют, все сразу. И Фариде ничего не оставалось, как встать к раковине самой.

– А я, конечно, не плохо себя чувствую! – ворчала она себе под нос.

Старая женщина сама моет посуду – стыдоба! В доме четыре взрослые девки – да она должна только приказы раздавать, аки королева. Так нет же – все равно приходится готовить и полы драить, да еще убираться за внучками! Фарида покачала головой. Она не могла понять, как девчонки выросли настолько непохожими на нее, настолько непохожими на свою мать. Наверное, всему виной Америка. Эти свиристелки быстренько смахнут крошки со стола – и считают, что их совесть чиста. Как будто навести чистоту так просто. Они не понимают, что надо хорошенько поскрести, поползать на карачках, пока нигде и пятнышка не останется. Испорченные американские дети – понятия не имеют, что такое настоящий труд.

Домыв посуду, Фарида ушла к себе в спальню. Расчесывая волосы, она пыталась вспомнить, когда в последний раз засыпала рядом с Халедом. Столько лет назад, что уже и не сосчитать. Он даже не сказал ей, куда пошел сегодня вечером – скорее всего, в кальянную, играть в карты. Впрочем, какая разница. Он давно уже почти и не смотрит на нее, рассеянно таращится в пространство, молча поедая ужин, и даже спасибо не говорит за блюда, над которыми она трудилась целый день. В молодые годы он непременно отпускал какое-нибудь замечание в адрес ее стряпни: мол, рис переварен, или овощи пересолены, или зеленого перца она в вареные бобы недоложила. А теперь почти все время молчал. Иногда Фариде хотелось встряхнуть его как следует. Что стало с человеком, который ремни рвал о ее спину? Который дня не мог прожить, не оскорбив ее? С годами он весь как-то поблек. Когда это началось? Когда потух его взгляд, когда ослабла железная хватка, которой он держался за жизнь? Наверное, сразу после переезда в Америку. Но тогда Фарида этого не замечала, ведь менялся он исподволь: постепенно сгибалась спина, затихал голос. Но теперь, оглядываясь назад, она все ясно понимала. Вспомнился день, когда они покидали Палестину. Как Халед трясся, запирая дверь их лачуги, как рыдал в отъезжающем такси и махал родственникам и друзьям. В тель-авивском аэропорту он несколько раз останавливался, чтобы собраться с силами, колени у него подгибались. В чужой стране, без языка, ему пришлось вкалывать день и ночь, чтобы хоть как-то прокормить семью. Утрата дома сломила его дух. Тогда Фарида этого не подмечала; не осознавала, что его мир стал потихоньку рушиться. «Но, наверное, в жизни так всегда, – подумала она. – Что к чему – понимаешь, только когда все прошло и изменить ничего уже нельзя».

Фарида сбросила халат и закуталась потеплее. Отопление у нее в комнате работало не так исправно, как когда-то. А может, кости ее ослабли – но об этом лучше не думать. Фарида вздохнула. Даже не верится, как стремительно пролетело время, как быстро она состарилась. Состарилась – слово-то какое противное! Ее удручала не столько сама мысль о старости, сколько осознание того, каков итог ее жизни. «А итог позорный», – думала она, копаясь в памяти, ожидая, когда придет сон. Позорный. Оглянешься назад – а там ни одного приятного воспоминания. Все какое-то порченое.

Под дверью раздались шаги. Вздрогнув, Фарида натянула на себя одеяло. Но это оказалась всего лишь Дейа – встала на пороге, тяжело дыша. Что-то от нее исходило тревожное, даже мятежное. Это живо напомнило Фариде о Саре, и она внезапно испугалась.

– Чего тебе? – осведомилась она. – Почему до сих пор не в постели?

Дейа сделала несколько шагов к бабушке.

– Я знаю, что ни в какой аварии мои родители не погибли! – Она кричала, хотя стояла всего в нескольких футах. – Зачем ты нам лгала?

«Господи помилуй», – пронеслось в голове у Фариды. Дыхание у нее перехватило. Пожалуйста, только не снова. Сколько уже раз они это проходили? «Твои родители погибли в аварии, твои родители погибли в аварии». Она так часто произносила эти слова, что временами сама в них верила. Вот бы поверить целиком, до конца! В отличие от исчезновения Сары, убийство Исры было не утаить от соседей и знакомых. К утру новость разнеслась по всему Бэй-Риджу, даже до Палестины долетела. Сын Халеда и Фариды убил собственную жену. Сын Халеда и Фариды покончил с собой. Чудовищный позор.